На российских экранах «Багровый пик» — устрашающее и величественное готическое творение от одного из главных кинофантазеров мира Гильермо дель Торо.
В первых кадрах Миа Васиковска (ставшая воплощением кэрролловской Алисы) заявляет: мол, призраки — существуют, она знает это наверняка. Дальше все действие и есть доказательство этой и так очевидной сентенции. 
Дочь богатого промышленника, начинающая писательница Эдит Кашинг (Васиковска) оказывается пленницей внезапно приобретенного таинственного мужа (Том Хиддлстон сыграл обольстительного «темного рыцаря», заменив соскочившего с подножки проекта Камбербэтча) и его инфернальной сестрицы леди Люсиль Шарп (Джессика Честейн). В их родовом замке на вершине холма из красной глины «Багровый пик» обитают таинственные сущности. Да и сам истекающий кровью «домик» похож на монстра из страшной легенды. Шепчет, скрипит, ухает, воет, поливает кармином из кранов, обжигает ужасом подвала и осыпает леденящим снегом из дырявой крыши. Дурная слава этого места не беспочвенна. Снежный слой в усадьбе то и дело промокает кровавыми пятнами (так на поверхность проступают залежи руды). Прозрачные алые призраки — метафоры прошлых жизней, выползают из подземных глиняных шахт, из ветхого дощатого пола, вторгаясь в жизнь замка.
В общем, здесь все как в старой-старой сказке. Есть невинная героиня. Вместо злой мачехи «темная лошадка» золовка. Есть тайна дома, к которой запрещено прикасаться. И духи, которые напугают, но не бросят в беде добрую девушку.
Впрочем, похоже, для Дель Торо, «что» давно уже уступает место «как». Если вы любитель загадочных триллеров, вам не сюда. Фабула картины предсказуема. Злые чары зритель — в отличие от наивной и мечтательной Эдит — разоблачает практически сразу. Но дьявол — в прямом смысле слова — для авторов кроется в деталях. Они инкрустируют сюжет густыми подробностями, каждая из которых в любой миг может стать решающей. Они играют с бытом Севера Англии конца 19-го века, любуясь предметами как артефактами, незаметно сгущая вещественную среду в архитектуру ужаса. Дьявольская машина, которая роет глину (вроде бездушного «сибирского цирюльника») — предвестье будущих социальных бурь и бунтов. Лифт в преисподнюю. Старинные кассеты для граммофона оказываются свидетельствами преступлений. Бритье оборачивается убийством. И даже эмблематичная британская «чашка чаю» — здесь изощренное орудие смерти. Но главное «место силы» фильма — атмосфера обязательного для готического романа «проклятого места», где и происходит столкновение двух миров, видимого и потаенного. Даже в будничном городском ландшафте Дель Торо затушевывает пейзаж графикой мистики: черные тени, вуали, цилиндры, зонты, прочерки дождя, всполохи огня.
На протяжении картины он вписывает в экран, словно в потрескавшуюся от времени раму, символическую цветовую палитру. Желто-палевая с золотыми кудрями по пояс — бабочка Эдит, ало-черные леди Люсиль Шарп и ее брат баронет (черные мотыльки, — уточняют авторы, — поедают глупых беззаботных бабочек). Даже привычные для сентиментальных романов краски авторы погружают в темно-красную гамму: от нежно коралловых платьев и эмоций непорочной Эдит до кровавого граната одеяний и чувствований Люсиль, для которой любовь — непреодолимый ужас, ярость, безумие.
После боевитой многомиллионной битвы роботов и монстров Дель Торо возвращается к давнему любимому замыслу (эту историю он хотел снимать сразу после «Лабиринта Фавна», но то и дело откладывал, отвлекаясь на коммерческие кинематографические изыскания и битвы с мейджорами).
В этом киноромане множество отсылок, перекличек с разнообразной и разноплановой готикой от «Замка Отранто» Горация Уолпола, «Монаха» Мэтью Грегори Льюис, творений Анны Радклиф до Карлоса Руиса Сафона. Ну и Мери Шелли, разумеется. При всей мрачности и бесчинстве нечистых на руку сил есть в этой страшной сказке и просветы, оттенки благодетельных, благоразумных чувств и чопорных отношений в духе неподражаемой Джейн Остин. Ну и прежде всего вспомнится неумирающая «Ребекка» Дафны дю Морье, причем в прочтении Хичкока. Не забыт и любимый дель Торо «Дядя Сайлас» ирландского писателя Джозефа Шеридана Ле Фаню — одного из главных творцов привидений в крупных формах и в новеллах «Сквозь темное стекло». Дель Торо набирает темную мозаику своего кино из деталей-символов, поломанные и «живые» игрушки, насекомые, пожирающие друг друга, кольцо с пурпурным рубином, головокружительный вальс со свечой, тихая колыбельная. Страшные подробности готического «подземного “Лабиринта Фавнв” были мастерски вписаны в кадры под фламандскую живопись, изображение “Багрового Пика” местами напомнит офорты Гойи и гравюры Дюрера.
Ближе к финалу визуально роскошного и безмерно жестокого действа пелена тайны развеивается и находит простое (до обидного) объяснение. Но и задолго до этого злодеи вместо ужаса начинают вызывать улыбку. Не уверена, что это та эмоция, на которую рассчитывали авторы. Впрочем, правильный готический роман именно так и строился. К примеру Радклиф старательно при помощи эффектных литературных средств накручивала иероглифы интриги, затем предлагая простое сентиментальное объяснение таинственных событий.
«Не бойся темноты», — призывал зрителя Дель Торо в фильме со схожей фабулой (девочка Салли Херст случайно выпускает на свободу порождения тьмы из подвала особняка 19-го века). «Багровый пик» убеждает нас: призраки всего лишь концентрация чувств, живых и умерших, убитых и не погребенных, концентрация их страданий. По Дель Торо люди страшнее призраков. Кто бы спорил. Но как и положено в настоящем готическом романе, автор оставляет нас в неведении: действительно ли невинное добродетельное создание Эдит Кашинг стала жертвой монстров в человеческом и мистическом обличье? Или вся история — плод воображения юной сочинительницы, которая и написала это причудливое убийство?
И еще одна важная мысль затаилась за пологом сумрачного киноромана. Призраки прошлого не исчезают, невидимые до поры-времени, они выползают из разнообразных щелей, и начинают нас терзать. Безустанно и изощренно. Нешуточное и вполне себе актуальная идея, многое объясняющая и в нашей утлой реальности. Так отчего же не согласиться с написавшей свой первый готический роман Эдит Кашинг: «Призраки существуют, теперь это я твердо знаю».
