«Однажды в Голливуде»

Фильм культового создателя реальности для диванных мачо Квентина Тарантино

Холодная реконструкция. Позёрство. Отсутствие настоящего боя. Незаслуженно карикатурный Брюс Ли. Американский пирог из аллюзий, слабо читаемых в других палестинах. Да, чёрный юмор, фиговым листом прикрывающий пустоты на грани китча. Странная история ни о чём, по смыслам. Понты и поверхностность. Ди Каприо почти плакатен (особенно — в озвучании Бурунова), Питт хорош. Спагетти свисают с вестерна о вестерне. Как бы сентиментальность, холодная, бесчувственная, равнодушная, отдающая дань стёбу. Как бы стёб, стесняющийся себя, отдающий дань сентиментальности. Непонятно чем заслуженный жёсткий наезд на хиппи. Они, конечно, сектанты, но парочка, их бьющая и сжигающая, об этом не знает. При этом лирическая кинопопытка «спасти» Шэрон Тейт от гибели, сделав для этого её «одноклеточной». Она мила и приятна — ангел добра, а, говоря с Риком Далтоном через механическое устройство, становится ещё и плоской, и глупой. Хороши две сцены с Труди Фрейзер, но и здесь насмешка. Над кем? Над Далтоном? Над киноштампом с вкладыванием гениальных мыслей в уста маленьким детям? Насмешка над комплексом поиска славы, голливудские фрустрации, цеховые. Безжалостные «ублюдки» хиппи, в которых рядится секта. А, собственно, проблема так глубока и всеобъемлюща. И где-то над водой болтается «кувшинка» путешествия Далтона к Полански за несбывшейся карьерой актёра, а не плакатного ковбоя. Тарантино не копает глубоко, не смеётся по-настоящему, реконструирует реальность/нереальность как Стрелков/Гиркин, но только в этой картине стесняется крови, дав в финале фирменной «кровищи»-лайт, от него же ждут. Но и эта кровища неадекватна. Тарантино оставляет Тейт в живых, сжигая сектантку в бассейне, как в сериале «Кости». Да и среди озвучивающих — тот же голос, что в ряде сериалов «ТВ 3». Сержант Корсак. Обойма актёров озвучания настолько узка, что они почти везде одни и те же. При дубляже забыли, что «Однажды в Голливуде» — не «Полицейский с Рублёвки», хотя Бурунов отработал неплохо.

Светотень голливудской славы…

Группа «Мерилин Мэнсон» названа так в честь Мерилин Монро, символизирующей свет и убийцы Чарльза Мэнсона, символизирующего тьму. Чарльз Мэнсон, с внешностью рок-звезды, убил звезду Шэрон Тейт, жену Романа Полански, на восьмом месяце беременности. Мэнсон говорил, что «Битлз» через «Белый альбом» направили послание лично ему. О войне белой и чёрной рас. Где грани между реальностью, мифами, СМИ, дающими пищу сознанию убийцы? На сознание убийцы коршунами налетают сценаристы, репортёры, режиссёры, актёры. Всё смешалось. Над красотой и звёздностью висит дамоклов меч. Правда, кроме Тейт, группа (преступная, не музыкальная), коммуна «Семья» Мэнсона убила попутно ещё несколько человек. Это носители тьмы. А муж Шэрон Роман Полански в своих картинах как бы отдал дань тьме. Каждый идёт к своей славе, как может? Где тут свет и где тьма (накрывшая ненавидимый город)? Культ славы порождает убийства?

Бут и Далтон ненавидят хиппи, как ку-клукс-клановцы афроамериканцев. Возможно, это тонкая аллюзия на интервью Леннона с бюргером, но сделано это топорно.

Вместо погружения, проникновения в тему убийства Шэрон Тейт, Квентин-сан устраивает разгульную «веселуху», где обдолбанный каскадёр-бюргер мочит обдолбанных преступников, которых он принимает за хиппи. Видимо, таков великий замысел, великий коктейль из «беспощадной сатиры», стёба, лирики, сентиментальности, рефлексии, ностальгии, где сам Тарантино не различает грани между ингредиентами.

Думаю, российскому зрителю фильм ближе всего безбашенным разрушением Голливуда, его блеска, нищеты, мифологем. Это мощная сублимация неспособности разрушить собственный «голливуд», сжечь и расстрелять собственных властных демонов.

Тарантино обидел вдову Брюса Ли в канонической уже сцене боя чемпиона мира с каскадёром. Каким образом стареющий неудачник может хотя бы минуту продержаться в бою против гениального бойца? Этот его талант за всю жизнь никто не заметил? Тут есть, как говорят поляки, три возможности. Или дублёр актёра класса «Б» имеет мощный нереализованный талант бойца, который не заметил никто, либо Тарантино смеётся над Брюсом Ли, о чём он признаётся в интервью. Но откровение в интервью может быть ложным движением корпуса в бою смешавшихся смыслов.

Клифф Бут уверенно, вальяжно и отстранённо обращается с Киской и Писклёй, рационально и осторожно не вступает в бой с толпой сектантов Мэнсона, не вступает в связь с несовершеннолетней хиппи. Волосатые люди для него — экзотические зверушки, ищущие грязного секса и наркотиков в грязных деревянных домишках в посёлках, где дети растят невидимые бюргерам цветы. Он относится к хиппи как простой обыватель, как папа Джима Моррисона, как консервативный член Республиканской партии. «Пискля» покушалась на президента Форда, отсидела 34 года, но Клифф ничего не знает о Мэнсоне и будущем покушении. Для него все кошки серы, все хиппи странны.

Когда Далтона гримируют и предлагают куртку хиппи, он относится к ней с нескрываемым отвращением. Но ради роли второразрядная звезда готова на всё.

Если бы Тарантино придерживался фактологической канвы, то Шэрон должна быть убита, Карфаген шестидесятых должен быть разрушен. Спекулятивный Карфаген, потому что шестидесятые не закончились с убийством Тейт, её убили не хиппи, а преступники, шестидесятые вообще не закончились. Их влияние продолжается.

Но в реальности от Тарантино всё иначе. Клифф и сосед, открывающий волшебные ворота на территорию Полански для парочки лузеров из спагетти-вестернов, воспринимают как милую данность в светском трёпе сожжение обдолбанной хиппи до тла, до головёшки. «Посланник» Демиурга Тарантино, Друг Ангела Шэрон говорит с Далтоном с мудрым пониманием, как с нашалившим мальчишкой, мол, ну да, что же ещё с ней делать, только спалить. И оба улыбаются. И важно только то, что сожжена хиппи-сектантка-мэнсонианка из огнемёта-реквизита. Вымысел сжигает реальность до обгоревшего трупа, до головёшки. Сожжение агрессии мэнсоновского мира перед стопами ангела Шэрон происходит до грани, до предела, который строго отчёркивает вода, голливудский бассейн наполовину выжжен, наполовину мокр.

Абсурдистский нуар в духе Хармса в разговоре Далтона с другом Тейт уютно прячет смыслы, о которых режиссёр не хочет говорить прямо, в фирменный Тарантино-стайл, где визуальное «мочилово» усиливается, дублируется вербальным.

Символизм конца шестидесятых с убийством Тейт был бы полным, если бы убийство глубинно вытекало из философии хиппи. Как если бы Лев Толстой, обосновав непротивление злу, убил царя. Но Шэрон убил маньяк, психопат Мэнсон, жаждавший славы.

Чарльз Мэнсон на экране отсутствует, но адепты в него веруют. Девочки входят в его неназванную на экране, но поименованную в титрах «семью».

Квентин Тарантино с удалой, бесшабашной шашкой врывается в посудную лавку уютного американского системообразующего мифа, делая Шэрон Тейт пушистым зайчиком из «Плейбоя», шестидесятые —  угарной смесью из видений и вырвавшихся наружу подавляемых философией убийств, взорвавшей поиски равновесия мира.

Шестидесятые — это разлюли-нуар-стёб, с американской гармошкой. Годы, где царят волосатики, старорежимные актёры и фильмы второго и третьего ряда. Герои вестернов плоски, богема — глянцева, на китч молятся как на икону вкуса, и только маленькая девочка-гений старается не расплескать свою одарённость в скоротечном детстве.

И романтический зритель, жаждущий клюквенной крови, бесхитростно любит Шэрон и воюет с демонами, поедающими ангелов и их детей —цветы.

И нет в этом мире ни Вудстока, ни великой рок-музыки (только фоном в едущем в обитель ворвавшихся демонов автомобиле), а есть пародируемый, высмеиваемый Тарантино и нежно любимый им Голливуд.

И восприняв комедийность плакатно, на уровне: «Таги-и-и-ил!», российские прокатчики сочли Бурунова равным Ди Каприо.