О неигровой картине «Диор и я» Фредерика Ченга, посвященной Рафу Симонсу и его безвестным сотрудницам, – Зара Абдуллаева.
На первый взгляд, предприятие старорежимного ручного труда – дом Диор на улице Монтеня – не назовешь ни «заводом», ни «фабрикой», пусть даже Уорхола, с которыми был связан Сен-Лоран, герой недавнего байопика Бонелло «Сен-Лоран. Стиль – это я». «Диор и я» Фредерика Ченга – документальный фильм совершенно другого пошиба. Можно сказать (инд)пошива. Это строгое кино о производственных отношениях, не развлекающее завсегдатаев или зевак модных бутиков. В нем нет ничего личного, то есть лишнего. В отличие от кэмпийского декаданса картины о Сен-Лоране, чей творческий «духлесс» орнаментирован наркотиками, любовниками и прочими рифмами героя игровой сюжетной пены, заполняющей его дни и ночи, с эксцентричным прототипом.
Другой и гораздо менее амбиозный французский режиссер Ченг ограничивает сюжет своего фильма о Рафе Симонсе, только что назначенном креативным директором дома Диор, обязательством представить свою женскую коллекцию через восемь недель вместо привычных для режимного предприятия восьми месяцев. Эти рамки интриги – от представления трудовому коллективу Рафа (так его будут называть сотрудники дома) до дефиле – задают фильму Ченга азарт не агрессивный, не глянцевый. Зато напряженный, деловой. С массой ненавязчивых повседневных нюансов, свойственных установленным давно и надолго заботам рядовых – незаменимых тружениц ателье: портних в основном, но и портных.
Бельгиец Раф Симонс, несвободно говорящий по-французски, знакомится с сотрудниками, скромнейшими начальницами ателье, то есть пошивочного цеха, и они становятся главными персонажами фильма. Немолодые женщины, не ухоженные, по меркам модного мода, служащие в этом доме десятилетиями, выбирают по эскизам, которые сами же делают (Симонс оперирует файлами), какая часть платья, костюма им по нраву для исполнения. О, как «плохо», а точнее, непритязательно или обыденно они сами одеты, когда приходят на премьеру Рафа, чтобы в роскошном особняке, шпалерно декорированном орхидеями (в каждом зале) разного цвета, поглядеть из-за кулис на своих «детей». Так они называют сшитые их руками изделия.
А что удается выяснить про закрытого собранного Симонса, в недавнем прошлом служителя дома прет-а-порте? Он считался минималистом, хотя сам признается в узковатости такой репутации, работал в доме Jil Sander, вдохновился стилем new look, когда оказался на улице Монтеня (архивные фотографии и съемки не перегружают поденную, сверхурочную гонку портных к премьере – так портные называет дефиле), прервал чтение мемуаров Диора, поразившись к одиннадцатой странице совпадению собственных представлений о том о сем – с пристрастиями основателя этого дома, дух которого в образе привидения веет тут, где хочет. Об этом без иронии свидетельствуют охранники.
Симонс находится с современным искусством на дружеской ноге – в редкие паузы рабочих будней он расслабляется и сосредотачивается в залах центра Помпиду. Для дебютного «вернисажа» своих работ в новом доме он решает заказать ткани, соответствующие цветовым турбуленциям американского художника Стерлинга Руби. Этакого «гангстера Ротко», цитирует Симонс арт-критика «Нью-Йорк таймс».
Новая деловитость неэкстравагантного бельгийца и его сотрудников предъявлена Ченгом отстраненно и внимательно, по-человечески. Глянцем в этом фильме не пахнет. Только мельком на премьере, куда слетаются важные старые дамы, обезображенные пластической операцией, или какие-нибудь Шэрон Стоун, Изабель Юппер. Или при обсуждении ритуального поведения Симонса с прессой, с выбором мизансцен для непреложной фотосессии «Пари-матч».
Лишь одна деталь, но тоже без всякого смакования, выдает изнурительную, но безропотную балансировку портных, обслуживающих подготовку коллекции креативного директора и желания постоянных заказчиков. Руководительница ателье опоздала как-то на примерку платьев в кабинете Рафа. Он возмущен. Мотив безупречный: ее самолет опоздал, а летала она в Нью-Йорк на примерку к клиентке, заказывающей ежегодно платья стоимостью 350 тысяч. Симонсу объясняют, что возможности бюджета его премьеры, изыски и новации тканей, изгибы художественных вариаций зависят от таких дам, к которым служащие дома мчатся куда угодно и когда удобно клиенткам. Однако эта существенная сторона работы дома нужна режиссеру скорее для полнокровного образа закройщицы-начальницы ателье, а не для имиджа Симонса.
Фредерик Ченг умудрился сделать оммаж работникам-невидимкам, которых он вывел на экран в великолепном разнообразии, хотя они, сделав свое дело, наблюдают за реакцией главарей дома на примерках сквозь щель в двери. Эти работники не заражены ни приметами «мира высокой моды», который они творят своими руками, ни критическим сознанием «рабочего класса». Но именно его агенты, а не модели или публика в нервической атмосфере на премьере коллеции стали главными исполнителями – действующими лицами этого производственного докфильма.
