У фильма “Училка” бурная биография. Его карьера началась с того, что на фестивале в Выборге жюри не нашло, кого наградить, и главный приз вручило не фильму, а актрисе. Ирина Купченко в роли “училки” работает самоотверженно, пытаясь закрыть сразу все прорехи одной из нелепейших картин сезона. Ее героизм достоин восхищения, но фильм не спасает.
Потом, на других региональных фестивалях, он все-таки получал призы – как правило, зрительских симпатий. На фестивале “Сталкер” зал не вместил желающих, к фильму наблюдается явный интерес. И вместе с тем – это очевидная неудача. Она граничит с непрофессиональностью всех главных звеньев кинопроизводства – от сценария (Екатерина Асмус, Алексей Петрухин) до режиссуры (Алексей Петрухин). Снято торопливо, монтаж неряшлив, у авторов не хватило ни времени, ни умения сформулировать жанр и сделать действо убедительным.
Начало – психологическая драма: камера долго обследует скромный быт исторички Аллы Николаевны, фиксирует внимание на ее увядшем лице, неказистом пальто и древнем портфельчике. И на том, как ей до всего есть дело, и как она говорит сама с собой. Такая дотошность – сигнал для зрителя: внимание, дьявол в деталях! “Образованные люди государству не нужны”, – горестно бормочет училка, и мы понимаем: грядет долгожданный разговор на давно накипевшие темы. Их позывные обозначены густо, как в публицистике, а постоянно звучащая музыка должна придать всему видимость искусства.
Но налившийся кровью вступительный титр “Училка” обещает триллер. А учительница Любовь Сергеевна истерикует, а завуч (неизменно прекрасная Роза Хайруллина) – эксцентрична: в фильме прорезаются признаки комедии то ли характеров, то ли положений (потом в интервью нам объяснят, что хотели снять фарс). У актеров явно нет ролей, они импровизируют, отыгрывая заданные ситуации, – тормозят в растерянности, несут, что в голову придет, создают “шум толпы” по принципу “о чем говорить, когда не о чем говорить!”. Малахольные люди в учительской невнятно судачат о стандартах образования, о разнице между индивидом и личностью – кажется, что эти слова они произносят впервые. Физрук вскричит, что у Ракитиной проблемы с козлом – это, вероятно, такой юмор.
Но: “это не дети, это расслабленные организмы, не способные к обучению, – тревожится училка. – Школа умирает”. Наверное, все-таки проблемное кино.
Сцена у директрисы выстроена так, будто выжившую из ума училку хотят уволить: пенсионный возраст, отягчающее обстоятельство – дочь в Германии. “У фашистов!” – продолжат тему ученики. С учениками своя проблема. Режиссер предоставил подросткам свободу действий и влюбленно снимает их благоглупости, не пытаясь выстроить черновой материал в подобие кинорассказа. Становится ясно, что в фильме вообще нет режиссуры как самостоятельной творческой воли. Два с четвертью часа метража возникли не от избытка художественной мысли, а от рекордной разреженности пространства – несмотря на крутой разворот событий, фильм неподвижен.
О крутом развороте. Один из учеников, судя по всему, начинающий бандит. Появится пистолет, в схватке с училкой прозвучит выстрел, в кадре мелькнет кровь, но о ней необъяснимо забудут авторы, и училка продолжит урок – уже с пистолетом в руках. Потом, в интервью, нам объяснят, что пистолет – метафора, а сам фильм уже не фарс, а притча.
Пистолет на уроке фигурировал во французском фильме La journée de la jupe (в нашем прокате “Последний урок”), где Изабель Аджани в роли отчаявшейся училки брала в заложники класс и под угрозой расстрела заставляла зубрить Мольера. Теперь под дулом пистолета учится уму-разуму класс Аллы Николаевны, и точно так же создается угрожающая картина слетевшей с катушек юности без моральных ориентиров. Класс становится моделью взрывооопасного общества: в ней есть свой “патриот”, свой ненавистник “укров”, свой будущий дипломат-приспособленец и своя будущая звезда, которой все – до фонаря. Модель есть, но в ней нет жизни, а есть почерпнутые в телеящике формулы, дальше авторы не заглядывают – словно тоже уныло отрабатывают заданный самим себе урок, делая героев рупорами своих простеньких идей.
И здесь из фильма окончательно испаряется логика. Необъяснимо ведет себя “училка” – иногда кажется, что она со своими гестаповскими ухватками свихнулась. События развиваются, как нужно не логике, а сценаристу. Пистолет переходит из рук в руки, дети воюют друг с другом, класс захлестывает вал ненависти, гремит патетика типа “Ты растоптал нашу любовь!”. Понятно, что нас ведут к “моменту истины”, к самораскрытию персонажей – но так грубо и неумело, что становится неловко. Свое действо – за стенами класса: там растерянно бродят спецназовцы, чей командир (Андрей Мерзликин) неровно дышит к директрисе (Анна Чурина). Если бы в школе и впрямь появились террористы, с таким спецназом заложники обречены. Но он не виноват: это авторы не решили, что ему нужно делать в таких случаях.
А потом все вернется в лоно плохой оперетты: в классе без видимых причин случится перелом, отморозки перевоплотятся в отличников и в знак примирения нарисуют сентиментальные плакатики. Природа как нахлынувшей благости, так взрыва ненависти, остается загадкой – авторов это не интересует. Финал со скоростным превращением олухов в паинек и хоровым пением у костра уже не напоминает ни один из существующих жанров – фильм спешит закруглиться. Остается чувство стыда за хороших актеров, участвующих в самодеятельности, за профанацию самой идеи актуального кино, за то, что на экраны вышел художественный брак, и за то, что уже снимают его продолжение – теперь на материале, похожем на трагедию “Норд-Оста”.
Увы, снова будет интерес. Зрители давно ждут, чтобы кино обратилось к злобе дня, и благодарны, даже если фильм всего только перебирает наши боли, как гитарист струны, сводя взрывные проблемы века к скороспелому “мылу”. Когда молчат художники, лакуну затыкают ремесленники.
