На фестивале в Берлине Антон Долин посмотрел новый фильм опального иранского режиссера, которому, вообще-то, кино снимать запрещено иранским судом.
Фильм называется «Такси», и все его действие происходит в такси. Снят он на несколько непрофессиональных камер и видеорегистратор или что-то очень на него похожее. Когда минуте на седьмой одна из камер показывает крупным планом водителя, в зале раздается смех и даже аплодисменты. «Я вас узнал. Вы же Джафар Панахи», — говорит шоферу уже второй его клиент. Зрители тоже узнали — по меньшей мере зрители самого политизированного фестиваля в мире, Берлинале, где всемирно известного иранца когда-то награждали за его изобретательный и трогательный «Офсайд». Здесь же, начиная с 2010-го, писали петиции, символически приглашали Панахи в жюри и ежегодно оставляли для него даже в переполненном зале пустой стул в знак протеста против политического дела, заведенного в Иране. Шестилетний тюремный срок был заменен домашним арестом на сравнительно либеральных условиях, но с запретом снимать кино, писать сценарии и давать интервью в течение двадцати лет.
Невзирая на приговор суда, Панахи делает новые фильмы даже в этих обстоятельствах: «Такси» — уже третий, после работы «Это не фильм» (флешка с картиной была вывезена из Ирана контрабандой, в пирожном, после чего лента была показана в Каннах в 2011-м) и «Закрытого занавеса» (берлинский приз за сценарий в 2013-м). Первая из этих запретных лент была полностью снята у режиссера дома, вторая — на даче, на берегу моря, который можно было видеть из окна. Теперь Панахи позволил себе выйти на улицу Тегерана и сесть за руль автомобиля, примерив ненадолго профессию таксиста. В общем, ясно, что режиссер и власти Ирана играют друг с другом в опасную — впрочем, только для одной стороны — игру: посадят или не посадят, амнистируют или накажут еще жестче? К счастью, международный скандал, подобный случившемуся в 2010-м, нынешним властям ни к чему, и пока они терпят выходки непокорного диссидента. В конце концов, за пределами фестивальных кругов это кино — разговорное и практически безбюджетное — широкой дистрибуции все равно не получит.
Увы, они совершенно правы: предубеждение в отношении иранского кино не победили ни фестивали, вот уже лет двадцать отдающие главные призы десяткам представителей этой уникальной кинематографии, ни даже «Оскар», присуженный «Разводу Надера и Симин» Асгара Фархади (считающего себя учеником Панахи). Сегодня, когда имя и история Панахи известны так многим, собственно его фильмы — «Такси» всего-то восьмой полный метр — смотрели по-прежнему единицы. Не так просто объяснить, что его заслуги — не только в бесстрашном противостоянии системе, в борьбе с лицемерием, ханжеством, репрессивным законодательством, бедностью, несправедливостью и угнетением меньшинств. Каждый фильм Панахи — маленький, но переворот в области искусства кино.
В дебютном «Белом шарике» (1995, «Золотая камера» в Каннах) и «Зеркале» (1997, «Золотой леопард» в Локарно) под видом детского кино о приключениях маленькой девочки в мегаполисе он исследовал границы этически допустимого в кинематографе, ломал четвертую стену, вовлекал в интерактивную игру зрителей. В «Круге» (2000, «Золотой лев» в Венеции), формально – альманахе о правах женщин в нынешнем Иране, экспериментировал с нарративными структурами, переключая внимание с одного сюжета на другой, да так виртуозно, как не снилось никакому Тарантино. В «Багровом золоте» (2003, приз жюри «Особый взгляд» в Каннах) превращал жанр «фильма об ограблении» в социальную параболу. В «Офсайде» (2006, «Серебряный медведь» в Берлине) так же бесшабашно трансформировал спортивный фильм, выводя героев — точнее, героинь, переодетых в мальчиков футбольных болельщиц, пытавшихся проникнуть на запрещенный для женщин матч, но пойманных полицией, — буквально за границы поля действия, «вне игры».
Говоря короче, Панахи — один из главных режиссеров кинематографа XXI века. Его последние фильмы-демарши по понятным причинам менее изощренны и прихотливы, чем ранние, но в их обезоруживающей простоте и откровенности становятся еще очевиднее те базисные компоненты, которые сделали Панахи игроком первой лиги: откровенность на грани исповедальности, беспрецедентная отвага, не оставляющее в самые критические моменты чувство юмора, а еще — боль за исковерканные судьбы тех, кому не посчастливилось работать в публичном поле. Апогея все эти качества достигают в «Такси» — фильме, заставляющем вспомнить о том, как критики поначалу неуклюже называли Панахи неонеореалистом.
Итак, режиссер — шофер, который берет на себя мнимый обет невмешательства: однако, наблюдая за происходящим вокруг, он лишь притворяется бесстрастным. Автор еще способен хранить молчание, слушая диалог двух клиентов, мужчины и женщины: он, «временно безработный», разглагольствует о том, что даже мелких воришек для острастки неплохо бы публично казнить, а она, школьная учительница, поражается легкости, с которой тот подписывает воображаемые смертные приговоры. Дальше теоретическая дискуссия сменяется чередой маленьких подлинных драм, в которых сам Панахи поневоле участвует. Например, в такси затаскивают пострадавшего в аварии, с ним садится его рыдающая жена (они ехали на мотоцикле, у них был один шлем на двоих), и тот из последних сил записывает на мобильный телефон завещание, чтобы дом и деньги достались ей, а не его двум братьям. А вот уже комедия абсурда — на заднее сиденье залезают две ворчливые тетушки с аквариумом, где плещутся две золотые рыбки: если не выпустить их ровно в полдень в священный источник, их хозяйки (уверены они) отдадут богу душу.
Панахи забирает из школы маленькую племянницу — уверенную в себе, невыносимо разговорчивую, — и она напоминает о героинях двух его первых «кинороманов воспитания». А потом встречается с бывшим соседом, и жанр переключается на криминальную волну. Тот, респектабельный мужчина в пиджаке с галстуком и на хорошей иномарке, рассказывает, как ему не хватило мужества донести на грабителей: он узнал их, но, увидев в новостях публичную казнь, решил подарить им отобранные у него деньги. От социального — к чисто политическому: подсадив в такси давнюю знакомую, Панахи выясняет, что ее — адвоката-правозащитницу — только что ее же коллеги, коллегия адвокатов Ирана, постановили лишить права на юридическую практику на три года.
В этом легком, воздушном, ненавязчивом, как бы простом фильме — потенциал еще картин на десять. Мучительно ощущать, как Панахи не хватает возможности снимать полноценное кино, привлекая к нему своих постоянных соратников: в «Такси», кстати, вовсе нет финальных титров — режиссер специально оговаривает, что не хочет навредить тем, кто рискнул, приняв участие в съемках. Любовь к кинематографу для режиссера — та самая иррациональная, заряжающая его картины, созидательная сила, которая заставляет нарушить условия домашнего ареста. Она в каждой сцене, от комического сюжета с карликом, торгующим пиратскими DVD («Господин Панахи, а я вас узнал, вы покупали у меня «Однажды в Анатолии» и «Полночь в Париже»! Давайте работать вместе!»), до эпизода с репетициями свадьбы под камеру нанятого оператора. Как в фильмах модного жанра foundfootage — который, осознанно или нет, имитирует Панахи, — весь мир превратился в единую съемочную площадку, где каждый сам себе актер и режиссер. Тем ценнее, на вес золота любая честная реплика, любой правдивый кадр. А других у Панахи нет.
Племянница режиссера рассказывает ему о домашнем задании — снять для школьного конкурса собственный фильм, соблюдая все правила: только исламские имена, никакого насилия, хеппи-энд, избегать чернухи… «Дядя, а что такое чернуха?» — спрашивает девочка. И он пытается ответить: это вроде бы как в жизни, но чтобы все обязательно закончилось благополучно. «Но ведь тогда получится уже не как в жизни?» — резонно отвечает начинающая постановщица. Да, если для европейских зрителей «Такси» — типичная фестивальная экзотика, то уж для нас это кино почти документальное, узнаваемое в большинстве самых специфических деталей. Хотя, даже если ему дадут главный приз, российские прокатчики все равно его не купят.
Впрочем, утешимся, ведь в Иране его тоже не покажут. Да и вообще, кое в чем мы Иран уже догнали: у нас тоже есть свой режиссер-политзаключенный, Олег Сенцов. А кое в чем даже перегнали: все-таки трудно себе представить, что он снял бы в Лефортово собственный фильм и передал его для участия в Берлинале.
