Пресс-зал свистел и букал. Так раздраженно он не принимал решения каннских жюри очень давно. Эти решения не только противоречили сложившейся на фестивале иерархии фильмов – они противоречили объективной истине. Хотя какая может быть объективность в мире кино, где кто-то любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик. Но собрались вроде бы профессионалы – должна быть общность критериев.
Не преувеличиваю значение “журналюг” с их свистом. Конечно, смокинговый зал устроил победителям стоячую овацию – он всегда ее устраивает. Он и приходит в своих бриллиантах исключительно для того, чтобы изобразить ликующую массовку на самом престижном ток-шоу Европы. А расположенный рядом пресс-зал, куда идет прямая трансляция, – это уже живая реакция публики, не связанной ритуалом. И журналисты отличаются от обычных зрителей лишь тем, что просмотрели весь конкурс насквозь. И у каждого в голове – свое жюри.
Все радовались, что, судя по программе, встает из пепла великое итальянское кино – а в дамки вдруг вышло кино французское. Золотая пальмовая ветвь под ропот пресс-зала ушла Жаку Одиару, режиссеру хорошему, известному в Канне фильмами “Пророк” и “Ржавчина и кость”, но теперь снявшему, думаю, свой худший фильм – “Дипан”. О печальной судьбе трех беженцев из Шри-Ланки, притворившихся семьей, он рассказывает в добрых старых традициях соцреализма, прямолинейно, с небрежно проработанными мотивировками и часто подпуская фальшивую ноту. “Дипан” не вызвал большого интереса у критиков и в рейтингах ходил в крепких середнячках – что, по-моему, справедливо. Но! “Убедительная победа французского кино!” – теперь с полным основанием могут вскричать французские газеты, отмечая, что из семи главных наград фестиваля три получили соотечественники. Понять, что в представленных фильмах так подкупило жюри, невозможно – остается предполагать, что здесь сработали какие-то далекие от искусства соображения.
Как известно, на Каннском фестивале сменилось руководство: вместо ушедшего в отставку ветерана, мастера и легенды фестивального менеджмента Жиля Жакоба пришел 68-летний Пьер Лескюр, доселе подвизавшийся на ниве телевидения. Это ключевой пост кинофорума, и все не без трепета ждали, куда теперь подует ветер. И вот первая новация, в которой прежде Канн был не замечен, – демонстративная фора своему кино. Из 19 фильмов конкурса почти треть – французские. Британские, испанские, немецкие, российские фильмы не были удостоены этой чести. Допустим: побеждает сильнейший. Но почему в конкурс попали слабейшие? Французские картины были в лучшем случае посредственными – как фильм открытия “С высоко поднятой головой” Эмманюэль Берко. А чаще – слабыми, даже провальными, как потусторонняя драма “Долина любви” Гийома Никлу или история инцеста в “Маргерите и Жюльене” Валери Донзелли. Перепад уровней между сильнейшими и слабейшими фильмами конкурса – разительный.
Говорят: хозяева поля, имеют право. Берлинский фестиваль так поступает постоянно – все уже привыкли. Но косвенно это свидетельствует об отсутствии настоящих козырей: берем не качеством, так количеством. И ведь сработало! Количество перешло в видимость качества – по крайней мере, для жюри под водительством братьев Коэн. Иллюзия внушительного торжества французского кино формально создана.
Сильнейшие остались без наград, и это главная нелепость. Я имею в виду итальянцев, вкупе представивших программу самую сильную, жанрово разнообразную, насыщенную первоклассными актерскими работами и даже – совсем уже редкость на фестивалях – способную доставить зрительское удовольствие: “Молодость” Паоло Соррентино, до последнего ходившая в лидерах, “Моя мать” Нанни Моретти и, при всех оговорках, “Сказка сказок” Маттео Гарроне.
Остальные призы уже не так скандальны. Было ясно, что нельзя не заметить дебют венгра Ласло Немеша “Сын Саула” – драму холокоста, снятую с максимальной, доселе не практиковавшейся мерой погружения в ад. И “Лобстер” грека Йоргоса Лантимоса выделялся оригинальностью идеи – сатирическая фэнтези о печальных одиночках, обреченных превратиться в разнокалиберных зверушек. И Хоу Сяосань, на пороге 70-летия внезапно увлекшийся костюмным зрелищным кино, не растерял ни ума, ни мастерства в фильме о древней китайской амазонке “Убийца”. Поклонникам понравилось, а китайский мастер взял приз за режиссуру, обогнав – по-моему, не по праву – своего соотечественника Цзя Чжанкэ, которому многие прочили один из главных призов за фильм “И горы могут двигаться”. Небезупречно разошлись актерские призы – но здесь и спорить бессмысленно: в этой номинации награды очень часто дают буквально за красивые глаза, а данном случае – за то, что французы.
Вторая броская новация Канна-2015 – уступка феминисткам. Какая-то очень испуганная, торопливая – словно отборщикам дана разнарядка: чтобы не меньше трети кино было женским! И бесплодная: картины, собранные по гендерному признаку, не принесли даже утешительных призов.
Это случайные сбои в доселе безупречной работе авторитетнейшего из фестивалей – или так заявляет о себе новая метла? Давно замечено: фестивальное движение переживает кризис, оно уподобилось круговращению белки в колесе. Берлинский фестиваль откровенно политиканствует, Венецианский медленно угасает, попытки влить новую кровь в Римский форум не удались, Локарно и Сан-Себастьян остаются событиями местного значения, не влияя на ход кинематографа… Каннский фестиваль пока держался – открыватель талантов, диагност общественных недугов и провозвестник новых бурь в кино. В работе его жюри случались неожиданности – когда, например, Тарантино из всех игровых фильмов предпочел документальный, – но это были “шутки гениев”, всегда имевшие свои объяснения.
Объяснений казусу-2015 даже искать не хочется – слишком печальными могут быть открытия.
