Антон Долин — о самом любимом и самом загадочном российском режиссере

Умер Рязанов, и каждый сказал — вслух или про себя: ушла эпоха. Штампы удобны, ими проще всего найти слова для неназываемого, отгородиться от загадки, спастись от боли, связанной с потерей родного человека. Рязанов, конечно, был родным, а вот почему? Первая тайна, которую ужасно трудно объяснить. Ведь среди его легендарных фильмов социальных драм или комедий было больше, чем семейных. Как же вышло, что его «Ирония судьбы» стала непременным атрибутом самого интимного праздника — Нового года?

Допустим, эпоха ушла, но что это была за эпоха? На долю Рязанова-режиссера пришлись полвека — он начал в 1956-м, а последний фильм, ремейк и вместе с тем сиквел собственной «Карнавальной ночи», снял в 2006-м. Выходит, он главный кинорежиссер вовсе не эпохи застоя, а послесталинской России: страны, которая в равной степени мечтала о свободе и боялась ее. А ведь фильмы Рязанова именно об этом, если уж пытаться как-то суммировать их общие черты.

Рязанов не мог бы снимать кино о свободе, если бы не нашел ее в самом себе, и не сумел бы передать в фильмах. «Карнавальная ночь» прежде всего праздник после суровых лет, когда смена цифр в календаре должна мистическим образом изменить окружающую жизнь (и действительно изменила, как мы знаем). А «Гусарская баллада» — о карнавальном, опять же, переодевании, об освобождении от гендерных ролей и, конечно, о победе далеко не только над Наполеоном. «Берегись автомобиля» — о справедливости, она же внутренняя свобода, которая не боится ни социума, ни закона, ни (страшное дело!) тюрьмы. Точно о том же, но уже с политическим подтекстом — «О бедном гусаре замолвите слово». Да и «Гараж» — на ту же тему, только вывернутую наизнанку: о тупике несвободы.

В середине 1970-х родился Рязанов-лирик: он будто вошел в какую-то ему одному известную дверь и вышел в другом, параллельном пространстве, как выпивший герой его главной новогодней комедии. «Ирония судьбы», «Служебный роман», «Вокзал для двоих», «Жестокий романс», «Забытая мелодия для флейты» при всех различиях — о свободе любить и выбирать того, кого любишь, невзирая на самые разные препятствия, смешные или жуткие, пустяшные или непреодолимые. Ну а прощальный «Андерсен», разумеется, о свободе творчества, о чем же еще.

Рязанов был вездесущим и вместе с тем неуловимым. Он входил в каждый дом, был завсегдатаем любого праздника, говорил с нами через теле- и киноэкран. Однако, зная наизусть интонации его голоса и черты его лица, мы ничего о нем не знали. Откуда брались внутренние ресурсы для новых поворотов его столь неожиданного и богатого дарования? Он был самым советским (по его картинам несложно изучать повседневную жизнь СССР) — и самым несоветским, настоящим европейцем. Неслучайно же именно Рязанов снял комедию о приключениях итальянцев в России. Он был прирожденным комедиографом и настоящим природным трагиком — иначе не взялся бы, например, за «Жестокий романс». Он был по-настоящему народным режиссером, однако никто лучше, чем Рязанов, не воплощал все важнейшие черты — как смешные, так и героические — советской интеллигенции. Он был ходячим парадоксом. Самым крупным, самым значительным парадоксом отечественного кино. Разгадав его, мы поняли бы что-то самое важное о той империи, которая исчезла, но продолжает существовать рядом с нами и внутри нас.

О нем изданы десятки книг, но почти все написал он сам. Крепкий орешек для киноведа, Рязанов до сих пор остался непроницаемым для анализа. В конце концов, понять и объяснить любовь очень сложно. Свободу — еще сложнее.