Завтра будут объявлены и вручены награды 66-го Берлинале. Его предварительные итоги подводит Андрей Плахов
Можно почти не сомневаться, что жюри под руководством Мерил Стрип вынесет политически взвешенные решения. И какими бы они ни оказались, вряд ли серьезно повлияют на судьбы кинематографа: на Берлинском фестивале, во всяком случае в конкурсе, в этом году не было принципиальных открытий. Однако температура Берлинале не казалась пониженной, поскольку подогревалась событиями, происходящими за стенами кинозалов. Фестиваль, славящийся своей ангажированностью, воспитал неравнодушную, левоориентированную публику, и это самое главное достижение. Многие годы Берлинале существовал в искусственной резервации, окруженный стеной, но именно тогда он выработал стремление во что бы то ни стало прорваться в реальный, пусть даже во многом враждебный мир, который олицетворяла соседняя ГДР. Фильмы из Восточной Европы, которая интриговала, пугала и привлекала, стали главной специализацией западноберлинского фестиваля. А когда стена пала, здесь стали разрушать другие стены — между Китаем и Тайванем, между Голливудом и европейским артхаусом…
В этом году фокус наведен на стену, разделившую разные цивилизации, миры богатых и бедных. Прежде всего, на афро-азиатских беженцев, штурмующих твердыню европейской демократии и часто об эту твердь разбивающихся. Каждый официальный просмотр в “Берлинале палас” начинался с призыва вносить пожертвования в поддержку пострадавших: при выходе для сбора выставили специальные оранжевые ящики. И лучший фильм фестиваля “Огонь в море” Джанфранко Рози (см. “Ъ” от 16 февраля) посвящен этой теме. Другая заметная картина конкурса “Я — Неро” воспроизводит проблему на других географических меридианах, но, в сущности, говорит о том же. Сюжет завязывается на мексикано-американской границе, с едким юмором изображенной в виде волейбольной сетки, через которую мальчишки перекидываются мячом. И сами они тоже перепрыгивают через эту условную преграду: так главный герой, юный мексиканец Неро, оказывается в США, и не где-нибудь, а на Беверли-Хиллз. Однако перейти границу еще не означает переломить свою судьбу.
Неро сталкивается с неприличным богатством, безумием, ложью, подлостью, но это не остужает его желания получить американскую грин-карту. Ради этого он идет выполнять военную миссию на Ближний Восток. Что происходит с такими миссионерами поневоле, которых власть рассматривает как пушечное мясо,— об этом вторая половина фильма “Я — Неро”. Его постановщик Рафи Питтс характерен для сегодняшнего космополитического контингента новой режиссуры, тоже разрушающего стены и преодолевающего границы культур. Он родился в Иране, бежал в Англию, начал работать в кино во Франции ассистентом Годара и Каракса, потом обосновался в США. Тема преодоления границ и темных зон истории присутствовала не только в сюжетах фильмов, но и в самих фестивальных ритуалах. Например, показ португальского фильма “Письма с войны” Иво М. Феррейры, воспроизводящего эпизоды колониальной войны в Анголе, проходил в присутствии ангольского и португальского послов и даже премьер-министра Португалии. А американский посол не погнушался посетить премьеру конкурсной картины “Zero Days” документалиста-оскароносца Алекса Гибни, несмотря на то что в ней жестко критикуется деятельность спецслужб США и Израиля, в частности в области использования грязных компьютерных технологий.
К перечню важных тем конкурса, разумеется, нужно отнести и те, что подняты Венсаном Пересом в фильме “Одни в Берлине” (экранизация антифашистского романа Ханса Фаллады “Каждый умирает в одиночку”) и Денисом Тановичем, который посвятил свою “Смерть в Сараево” балканским конфликтам, замешанным на сербском национализме. Увы, ни усилия таких прекрасных актеров, как Эмма Томпсон и Брендан Глисон, ни гротескные драматургические ходы не спасли эти фильмы от банальности и художественных провалов. Не удалось притвориться чем-то большим, нежели серией красивых туристических картинок, китайскому “Встречному течению” (режиссер Янг Чао), чей молодой герой плывет по реке Янцзы, спит с красавицами и посещает буддистские храмы.
Благородной скукой веяло от декоративного байопика “Гений” Майкла Грандаджа, посвященного писателю “потерянного поколения” Томасу Вулфу и его не менее талантливому редактору Максу Перкинсу, которых связала теснейшая, можно сказать, роковая дружба. Первого играет Джуд Лоу, второго — Колин Ферт, а между ними стоит Николь Кидман в образе художницы Алин Бернштейн, чуть не покончившей с собой из-за любви к писателю. Но и эти имена, и эти страсти ярче звучат в пересказе, чем в самом фильме. Не назовешь шедевром и “Коммуну” Томаса Винтерберга о последних могиканах датской сексуальной революции, однако в этом фильме есть первоклассная женская роль, сыгранная Трине Дюрхольм — лучшей кандидаткой на актерский приз.
У киноманов к концу фестиваля осталась только одна надежда на волшебный прорыв в конкурсе — это фильм “Колыбельная скорбной тайне”, правда, тоже связанный с политикой, ибо построен на материале филиппинской антиколониальной революции. Режиссер этой картины Лав Диас выступил в типичном для него восьмичасовом метраже. У “Колыбельной” есть конкурентка и за пределами конкурса, в программе “Форум”: целых 12 часов длится “Тень Шамиссо” немки Ульрике Оттингер, снятая на Чукотке и Камчатке. Тех же, кто ценит свое время, но тоже не хочет остаться обделенным художественными эмоциями, полностью удовлетворил полуторачасовой фильм “Изобретение” визуального художника Марка Льюиса. Из залов Лувра он, невидимый автор, перемещается в модернистские кварталы Сан-Паулу, выстроенные Оскаром Нимейером, наблюдает жизнь улиц, людей и собак с такой же завороженной пристальностью, как классические полотна и скульптуры. Это совсем не похоже не суетливый почерк современных цифровых съемочных аппаратов; камера Льюиса творит чудеса, опрокидывая зрителя в воронки ар-декошных лестниц, переворачивая мир под разными углами, выворачивая его наизнанку и при этом ни на миг не нарушая медленного невозмутимого ритма. Настоящее хичкоковское головокружение, оптическое наслаждение для глаз.
