Антон Долин — о суде над «Тангейзером», актуальности Вагнера и катастрофическом решении Министерства культуры.
Ох уж эти оскорбленные чувства. И смешно, и страшно наблюдать, как играют друг с другом в салочки, берут на слабо: «Мы оскорбились — на спор, и вы оскорбитесь?» Суд над директором Новосибирского театра оперы Борисом Мездричем и режиссером скандального «Тангейзера» Тимофеем Кулябиным стерпели, хватило выдержки и юмора. А вот высочайшее решение уволить Мездрича за то, что не извинился перед мифическими Рихард Вагнер (1813–1883)верующими, и назначить на его место одного из оскорбленных — бинго! — сработало идеально. Теперь главная тема для обсуждения среди деятелей и радетелей культуры — кому и в какой форме объявлять бойкот. То есть как показать свою оскорбленность.
Впрочем, ничего плохого в оскорбленности нет. По меньшей мере она показывает, что у нас, сторонников кулябинского Вагнера, тоже есть чувства, хотя по закону РФ право на таковые есть только у так называемых «верующих». Вот в цивилизованных Европах и Америках оскорбляются все — постоянно. В том числе по поводу оперных постановок. Я своими ушами слышал, как в юбилейный моцартовский год в парижской Опере яростно освистывают самого Михаэля Ханеке за выдающуюся постановку «Дон Жуана»; своими глазами видел пикет оскорбленных правозащитников перед Метрополитен-оперой, где давали «Смерть Клингхоффера» Джона Адамса, обвиненного в симпатии к палестинским террористам. Это нормально. Только никого после этого не увольняют, а оперы — получившие таким образом дополнительную бесплатную рекламу — идут в репертуаре театров долгие годы.
Особая история с Вагнером. Вот в Израиле его, говорят, не исполняют ни за что. Не будем входить в сложную дискуссию о том, действительно ли без трактата «О еврействе в музыке» не была бы написана «Майн кампф» и не состоялся бы холокост, а также задаваться дурацким вопросом о том, поддержал ли бы лично Вагнер газовые камеры. Однако учтем: личностью неблагонадежной великий композитор был и при жизни. На перечисление всех его проступков — от революционно-подрывной деятельности до растраты бюджета целого государства (банальный адюльтер не в счет) — ушел не один том биографической литературы. Ну и по поводу чувств верующих: вообще-то стоит помнить, что главным фанатом Вагнера долгое время был Ницше, один из ключевых трудов которого носит подзаголовок «Проклятие христианству». Не думайте, что это случайное совпадение. Отсюда, вероятно, некоторое сомнение в интонациях оскорбленных верующих: то ли им Вагнера защищать от Кулябина, то ли от самого Вагнера обороняться.
Любопытно и с конкретным «Тангейзером», которого, боюсь, многие из заведомо оскорбленных никогда не слушали. Я, в свою очередь, не смотрел спектакля Кулябина, но готов огульно назвать его удачным: просто потому, что такое гармоничное единство формы и содержания, режиссерской концепции и зрительской реакции встречается крайне редко. Ведь эта опера Вагнера — именно о кощунстве; точнее, о том, что люди сочли таковым. Главный герой, рыцарь Тангейзер, провел много счастливых дней и ночей в гроте Венеры, став любовником языческой богини. За это был предан анафеме и отправлен в Рим просить прощения у папы. Тот отказал грешнику в милости; «Скорее расцветет мой посох», — сказал понтифик. А посох взял и расцвел. Вот, наверное, удивились оскорбленные в лучших чувствах верующие. Особенно если вспомнить, что Тангейзер был поэтом, профессиональным оскорбителем чужих чувств. Буквально: в гроте Венеры воспевал Деву Марию, при дворе феодала-христианина — плотские прелести Венеры. Вечно они всех бесят, художники.
Это, конечно, вульгарный пересказ, но суть передает. Вагнер всю жизнь боролся с мейнстримом и разного рода пошлостью, он твердо знал, что искусство обязано бросать вызов мещанству и буржуазности. Мнение большинства (не понимавшего его музыкальные драмы и даже считавшего их неисполнимыми) его не останавливало: он творил для будущего. И победил. Сегодня его ставят больше, чем любого из его современников. Да, в операх Вагнера видел предсказание своей судьбы и величия арийской расы Адольф Гитлер — но он был, мягко говоря, не единственным поклонником этой музыки. Современная оперная режиссура тоже, как принято считать, началась именно с Вагнера — с постановки на Байройтском фестивале «Кольца нибелунга» Патрисом Шеро в 1976-м. Он, кстати, не только переодел богов в сюртуки XIX века, но и переосмыслил роль гнома Миме, в котором исследователи видели неполиткорректный образ гнусного еврея, — в трактовке Шеро тот стал оскорбленным интеллигентом-слабаком, а герой Зигфрид, напротив, превратился в напыщенного погромщика. Вагнер стерпел. На то и великая музыка, а также драматургия, чтобы содержать в себе потенциал для множества трактовок. Хватило на десятки лучших режиссеров современности. И на Кулябина, представьте, в их числе.
Не очень понятно, что конкретно имел в виду назначенный вместо уволенного Бориса Мездрича на место директора Новосибирского театра оперы Владимир Кехман, заявив, что нашумевшая постановка «Тангейзера» задела его не только как верующего, но и как еврея: вероятно, это камень в огород не Кулябина, но уже Вагнера. Вспоминается случай другого еврея — одного из лучших современных вагнеровских дирижеров Даниэля Баренбойма, который в эти дни в Берлине дает премьеры своих «Тангейзера» (в постановке хореографа Саши Вальц) и «Парсифаля» (режиссер — наш соотечественник, еще один патентованный «кощунник» Дмитрий Черняков). Баренбойм не только постоянно исполняет Вагнера по всему миру, но и контрабандой провозит его в Израиль, концерт за концертом нарываясь на оскорбленные чувства и протесты. Зачем он, уважаемый человек, которому ни к чему пиариться на несчастных верующих, постоянно дразнит гусей?
Ответ на этот вопрос будет полезен и для нас. У каждого человека должно быть право на Вагнера. То есть — в переводе — на радикальное, раздражающее, конфликтное, неудобное и этим интересное искусство. Защита этого права требует, но и заслуживает риска. Пусть 99,9% населения цивилизованных стран им не воспользуется — оставшихся хватит для того, чтобы эта музыка не умирала. Именно Вагнер — один из тех, благодаря кому опера, похороненная теоретиками лет сто назад, до сих пор живее всех живых. Искусство, которое перестало будоражить и формировать новый смысл, обречено на забвение. А Вагнер — доказательство того, что подлинная классика всегда умна, остра, скандальна, что она прерывает сон разума и разгоняет чудовищ. Даже если кого-то этот разгон оскорбит.
У нас разгонов никто не любит, чертей предпочитают разводить в тихих омутах, а Вагнера ставят в сравнении с остальным миром очень редко (Мариинка — исключение, подтверждающее правило). Так что и шум вокруг постановки Кулябина, и пикеты людей, называющих себя верующими, — в порядке вещей. Да, в общем, то же самое можно было бы сказать и о суде, возмутившем столь многих: по факту он оказался непредвзятым, и вынесенное им решение сегодня единственный веский аргумент против самоуправства Минкульта. Просто уж слишком все привыкли к репрессивной практике, слишком мало верили в независимость судей и их способность выносить оправдательные приговоры. Но в конечном счете случившимся сюжетом Вагнер мог бы гордиться.
Не в порядке здесь только одно — итог общественной дискуссии, сплотившей вокруг скандального спектакля лучших людей театра, который свелся вовсе не к оправдательному вердикту суда, а к обвинительному, выписанному в Минкульте. Не лично в Мездриче дело — будем надеяться, что профессионал высокого класса без работы не останется, — и не в занявшем его место оскорбленном Кехмане, показавшем неплохие менеджерские способности в Михайловском театре Петербурга. Трагедия в фактическом запрете спектакля. В кои веки в опере случилось что-то, всколыхнувшее далеко не одних опероманов: Вагнер опять совершил чудо, оживив академичный и консервативный (особенно в российской трактовке) вид искусства. По-хорошему протесты против этого факта могли бы заявить любые инстанции, от общества филателистов до Минздрава, но единственным, кто обязан был до последней капли крови защищать «Тангейзера», должно было стать Министерство культуры. Однако именно оно, а не патриарх Кирилл или Конституционный суд, подписало постановке приговор. И это — катастрофа.
Министерство культуры, запрещающее культуру, причем не впервые (как не вспомнить, что первым официально цензурированным фильмом года стал самый успешный и резонансный фильм года — «Левиафан»), — это уже не комедия, а жуть. Главное, и ответить на это нечем, кроме бессильных бойкотов, открытых писем и одиночных пикетов. Впору срочно учреждать новое Министерство культуры, которое наконец-то будет работать по назначению. А ведомству Мединского присвоить давно напрашивающееся звание Министерства цензуры и оскорбленных чувств.
