Фильм “Токийская невеста” Стефана Либерски вызовет воспоминания о “Трудностях перевода” Софии Копполы, а затем, неизбежно, о “Любовнике” Жан-Жака Анно.
Французская культовая писательница Маргерит Дюра в автобиографической повести “Любовник” рассказала о том, как в юности была влюблена в молодого китайского аристократа и как разница положений и традиций не позволила сказке стать былью, – в 1991-м повесть экранизировал Анно. Бельгийская культовая писательница Амели Нотомб в автобиографическом романе “Ни Адам, ни Ева” рассказала о том, как она, двадцатилетняя, в Токио влюбилась в своего японского студента, и как разница культурных кодов шаг за шагом разбивала забрезжившее счастье. Бельгийский режиссер Либерски перенес роман на экран, сделав акцент на “трудностях перевода” – получилась “Токийская невеста”. С еще одним родственным фильмом – “Амели” – ассоциации вызовет не только имя героини, но и выбор на главную роль актрисы Полин Этьен, типологически похожей на Одри Тату. При всех “похожестях” картина бельгийца с честью выдерживает состязание с именитыми “двойниками” и в чем-то даже берет верх.
Родившаяся в Японии Амели возвращается в страну детства и мечтает стать настоящей японкой. Дает объявление об уроках французского и в первого же своего студента по имени Ринри немедленно влюбляется. Дальнейшее – см. “Трудности перевода”. Но дьявол, как всегда, в деталях, а детали куда серьезнее. Это уже не легкая интрижка стареющего бонвивана, это поверка радужных надежд на будущее. Ринри для героини – воплощение самой Японии, а она для франкофона Ринри – воплощение Франции. Желание двух юных существ вступить в брак – как попытка самого Запада заключить брачный союз с загадочным Востоком. Так трактует тему фильма режиссер, выводя романтическую комедию далеко за пределы очередной любовной истории в экзотической стране. Она обаятельно легка для просмотра и чрезвычайно серьезна, даже напориста по мысли. Эту мысль можно продолжать после фильма до бесконечности, она создает свою драматургию – уже в современной жизни.
Поначалу картина развивается предсказуемо, но накатанная колея любовного сюжета постоянно спотыкается о препятствия – незначительные, милые и забавные, но непреодолимые, и лобик героини вечно наморщен. Здесь присутствует, конечно, вся японская экзотика – от игрушечных домиков с бумажными стенами до величественной Фудзиямы, от живых морских гадов, кусающих за язык, до ритуальной японской вечеринки, где Амели уготована роль гейши, – самая смешная, но и самая сомнительная сцена фильма, где поневоле заподозришь вампуку.
Актриса Полин Этьен редкостно хороша уже тем, что ее простодушное, навстречу всем ветрам распахнутое лицо читаешь как раскрытую книгу, и мелькающие на нем тексты увлекательнее всего прочего. Именно она делает фильм. Замечательным партнером оказался дебютант Тайчи Иноэ: то, что для Амели выглядит невероятным, для его Ринри – рутина. Он зачитывается книжками про тамплиеров, и наивная пылкость влюбленного удивительным образом уживается в нем с невозмутимостью самурая – но там, где для Амели рушатся основы мироздания, на его чело и тучка не набежит: только что мечтавший стать французом, он уже грезит об Египте. И мы понимаем: это не легкомысленность, а то, что принципиально отличает самурая от его европейского сородича – тамплиера.
“Токийскую невесту” можно отнести к жанру “фильмов взросления”: урок , преподанный героине жизнью, заставит ее многое пересмотреть в своих представлениях о мире – и о самой себе в этом мире. Она – лирическая героиня картины, она учится гасить пыл девичьих мечтаний холодным душем реальности, ее закадровые монологи комментируют происходящее, подводят к выводам простодушным, но часто неожиданным, к разгадкам загадок, которые кажутся неразрешимыми. При этом авторы обошлись без натужного глубокомыслия, и многие в зале не раз иронически хмыкнут, внимая этим закадровым монологам, – но именно потому, что вместе с героиней займутся непривычным делом осмысления. Мы видим Японию глазами Амели и одновременно глазами Ринри – этот двойной взгляд сообщает фильму стереоскопичность и целиком работает на тему, становится ее двигателем.
Вся эта лирическая сюита выписана пастельными тонами на умиротворяющем пианиссимо. Саундтрек Казимира Либерски, сына режиссера, сочетает восточные звучания с шорохами просторов Японии, гулом ее гор и шумами ее мегаполисов. Но режиссер актуализирует фабулу, перенеся действие в год разрушительного цунами и катастрофы Фукусимы. В акварельные переливы оттенков и звучаний трагическое событие вторгается последним аккордом, окончательно поставив между двумя мирами стену: свою национальную беду японцы должны встретить наедине с нею, лицом к лицу, без посторонних. Возможно, здесь тоже есть доля художественной гиперболы, но какую же эффектную точку она ставит в судьбах героев, и какое выразительное многоточие – в затронутой фильмом теме.
Злободневный спор о том, что такое Россия – Восток или Запад, неизбежно будет ворочаться в сознании русского зрителя и сообщит рассказанной истории еще одно измерение. Но уже за пределами фильма.
