НЕПРОВЕТРЕННЫЙ СЕВЕР
Новый фильм Ренаты Литвиновой «Северный ветер» оставляет у публики же впечатления, что и старые: «лирики» (преимущественно женщины) умиляются красотам, «физики» (в основном мужчины) сетуют на смысловой вакуум; критики же, впадая то в физику, то в лирику, пытаются соединить несоединимое и объяснить необъяснимое. Соответственно, среднезрительская оценка фильма располагается ниже середины шкалы, а среднекритическая – в середине верхней половины.
Судя по откликам, зрители затрудняются определить жанр картины и прибегают к сравнениям: для одних она сродни сновидению, для других похожа на грёзу, для третьих – на фэнтэзи, четвертые уподобляют ее сказке, пятые кивают на алкогольный галлюциноз, шестые – на “укуренность” режиссера. Однако есть и те, кто отрицает эфемерность фильма и настаивает на его чувственной плотности, утверждая, к примеру, что он “упруг, как зимняя заснеженная дорога, звенит, как замерзшее озеро, и дышит осязаемо, как большой меховой зверь”. Но подобные живописания, естественно, вызывают у других зрителей подозрение, что их авторы смотрели картину в том же состоянии, в котором пребывала ее создательница.
В действительности фильм основан на пьесе Литвиновой, с успехом поставленной в МХТ, и сохраняет ее сценический характер. Ведь спектакль играется «здесь и сейчас», не продолжаясь ни за пределы сцены, ни за временнЫе границы представления, тогда как жизнь, показываемая в кино, существует не только внутри, но и вне рамок экрана и не заканчивается с концом фильма. Экранизаторы пьес, учитывая это принципиальное различие между видами искусства, внедряют кинематографическое действие в окружающую среду, чтобы добиться гомогенности зрелища. Не то в «Северном ветре» – театральный мирок, как ни старайся вписать его в окрестный и дальний пейзаж, куда порой выглядывает камера Олега Лукичева, остается таким же чужеродным телом, каким был бы фрагмент костюмно-исторической картины, вклеенный в полотно импрессиониста. Столь же бессвязно и внутриэкранное устройство этого выдуманного Литвиновой и названного ею Великим Матриархатом места, оно же замок, смахивающий на огромную ветшающую антикварную лавку, в которой устроены дефиле и выставка побрякушек. Неясно даже, как управляющие им дамы ухитрились произвести наследников и наследниц, не вегетативным же путем и едва ли от духа святого – ведь на тыщу верст вокруг, как намекают сами управительницы, нет ни одного стоящего мужика, и чем правит это бабье царство, кроме снега и льда, то ли бог весть, то ли черт его знает. Ясно лишь, что фильм не предполагает вопросов к тому, что в нем происходит – затем, что ветру и орлу (орлов на экране, правда, нет, но есть черный ворон) и сердцу девы-сочинительницы нет закона. Что, конечно, не только не исключает разного рода толкований видимого, но и способствует оным – особенно тем, что сопрягают его с современностью – падение нравов, фин ду сьекль, гибель империи эт сетера.
Персонажей в «Северном ветре» десятка полтора, но действующим лицом можно назвать только Маргариту в исполнении, как несложно сообразить, самой Ренаты, то есть главной драгоценности в замковой коллекции антиквариата[i]. У нее имеется сын Бенедикт (Антон Шагин), рожденный неведомо от кого, у сына – жена Фаина (Софья Эрнст), с которой он сочетался браком после того, как ее сестра, она же его невеста-стюардесса Фанни (дочь Литвиновой Ульяна Добровская) родом из фильма «Небо. Самолет. Девушка» погибла в закадровой авиакатастрофе. Словом, попробуйте быстро и без запинки: дочь исполнительницы главной роли, исполняющая роль невесты сына той, чью роль исполняет главная исполнительница, женившегося на сестре своей невесты…
Само собой понятно, что ввиду отсутствия Александра Македонского разрубить сей виртуально-инцестуальный гордиев, точнее, литвинов узел может лишь новая смерть, причем насильственная. Любящая матушка долго троллит нелюбимую невестку (родившую ей любимого внука), пытаясь свести ее с ума, а затем произносит претендующую стать мемом фразу «Для плохих дел у нас есть плохие люди» и приказывает своему лакею придушить ее, чтобы сесть в невесть откуда взявшееся авто и под снег, да ветер, да под песню Земфиры «Я злой человек, я свой человек» покатиться по зимней дороге, показывая зрителям в фас и профиль свое идеально гладкое лицо без тени морщин и сомнений. Трудно сказать, какова мораль сей песни, кроме той, что есть женщины в русских северных замках, но удаление из фильма всего, что предшествовало этому драйвовому клипу, много поспособствовало бы его украшению в глазах зрителей, которые хотят бы, чтобы им не просто делали красиво, но чтобы в красоте, помимо аллюзий, реминисценций и ассоциаций, перечисляемых любителями литвиновского творчества, был хоть какой-то смысл.
[i] Кто-то из кинематографистов отпустил шутку: «Рената, конечно, брильянт, но без оправы Киры (Муратовой – В.М.) больше напоминает кусок породы с вкраплениями хрусталя».
