«…Для меня Первая мировая война является парадоксальным явлением: как-будто ничто
не говорило о том, что это будет, ничто к этому явно не вело. Бурно развивалась
инженерно-техническая мысль во всей Европе, создавались великолепные новые
дорожно-транспортные системы, мосты, паровозы, новые открытия в физике и химии
материалов, начинается развитие кинематографа; архитектура, без сомнения, впервые за
многие годы вновь стала фактором эстетики, – развился новый стиль городской
материальной культуры – «модерн», эстетическая составляющая вдруг возникла, потому
что в Европу внедрился новый могучий фактор развития – этика и эстетика Востока в
культуре и искусстве. Европа вторглась на Восток, или Восток вошел в Европу, но модерн
быстро стал общим стилем европейской жизни, и это происходило тогда восторженно,
радостно! – И жить бы да жить! Все самые прекрасные средства воспитания детей! Ну,
можно сказать об отрицательном факторе большевизма, как о всемирном
беспредельном деструктивном факторе, который подталкивал какие-то, еще неясные
обстоятельства, нарастающее террористическое движение, возникновение новых
государственных образований, – но была еще сильна развитая и мощная Австро-Венгрия.
Было сложное положение Польши, которая вдруг перестала быть «европейским
коридором» и становилась напряженным фактором глобальной евро-политики. На
влияние Соединенных штатов на военную ситуацию в Европе, слава Богу, вот никак не
сошлешься! И все самые прекрасные эстетические идеи, и одновременно все самые
ужасные и перспективные средства уничтожения зародились именно в Европе! – Это
противоречие «старого света» явно свидетельствует, – но о чем, я пока не могу понять…
То ли о катастрофическом старении европейского (континентального ) этноса и его
неспособности противостоять молодой агрессии извне и внутренним силам
маргинальности и саморазрушения, то ли о нравственном упадке общества, лени и
усталости совершать духовную работу на фоне нарастающего научно-технического
прогресса… Наблюдается странное затухание философской, философической практики в
это время даже в высших учебных заведениях Европы! – Возможно, следствием этого был
рост высокомерия «старого света» по отношению к другим народам, например, на
островах и на Востоке. Чрезвычайно много и красиво говорят о французских художниках
того времени (до сих пор!), забывая, что все основные эстетические и этические позиции
были отработаны именно тогда, но в английской живописной школе, Гейнсборо,
например. Только человек с очень приблизительным эстетическим образованием может
отвешивать такие глубокие поклоны перед французской живописью начала века, перед
импрессионистами.
Неосознание того, что уже происходит война, насилие, возможно было связано ещё и с
тем, что все общества переходили в другую общественно-политическую формацию,
целые общества не успевали осваивать это настоящее. Теперь мы понимаем, что
катастрофическое, то есть военное, разрешение проблем первенства и превосходства,
которое привело мир к войне, было проявление европейского волюнтаризма,
французского в том числе. Он потом подтвердил свою несостоятельность, полностью
проиграв начало Второй мировой войны, допустив трагедию общества – вход фашистских
войск в Париж! Но мне кажется, что основная вина лежала все же на народах Европы, на
самих народах, на обществах: они то ли забыли, то ли не вспоминали, то ли вообще не
было у них этого осознания национального, народного: что такое война.
Но для меня загадка: почему с таким восторгом(!) русское общество отнеслось к
объявлению Первой мировой войны?! Что это было за наваждение?! Что, так
быстро «забыли» трупы матросов, чудовищно потопленные наши корабли на
Дальнем Востоке, сопки Манчжурии, и эту абсолютно разгромившую саму себя,
проворовавшуюся, бесхозяйственную государственную систему управления?!
Ну, конечно, поразительно и утешает, что в это время у нас развились и в кинематографе
все основные идеи: Довженко – он же все, какие только можно было эстетические идеи
тогда сформулировал, открыл, а все остальные потом идут просто по этому пути. – Да?
Может быть, и Первая мировая война была явлением столь мощным и многозначным,
что мы до сих пор не до конца можем постигнуть весь смысл этого явления. Для
будущего.
Посмотрите, какое мощное развитие получила артиллерия, эти идеи пошли потом в
астроавиацию, в космическую промышленность, – это надо было вырастить столько
блестящих инженеров, великолепных профессиональных рабочих. Я имею в виду в
первую очередь рабочий класс Германии, поражающий всех на протяжении многих
десятилетий своим мастерством, аккуратностью, надежностью результатов труда своего!
Но это техническая мысль, а… Общество человеческое в парадоксе Первой мировой
войны как-то странно и мало принимало участие. Я даже не помню, чтобы кто-то еще
тогда, в начале войны, в литературе, кроме Бернарда Шоу, с отчетливой негативной
оценкой, с приглядом в будущее. (Кстати, это вот парадоксальная и уникальная
способность именно английской литературы – впрыгивать в будущее, ведь смотрите: ни
Диккенс, ни Голсуорси, ни тем более Шекспир до сих пор не потеряли своей
актуальности!)
Когда я в первый раз прочел пьесу «Heartbreak House» («Дом, где разбиваются сердца»)
Шоу, меня поразила способность этого старого англичанина иронически смотреть на себя,
на окружающий мир, на людей. Причем, в этой иронии есть граница, – это мне очень
нравится, – есть такая грань, через которую он никогда не переходит, потому что
большинство иронических авторов – деструктивны по сути своего дара: они своей
остротой и злободневностью иронии (а по энергии и интонации ирония близка к
озлоблению) разрушают энергию возможного созидания. (Европе ее и так не хватает!) А
Шоу никогда не переходит эту грань. Когда у него все внутри уже кипит, когда он не
может терпеть негатив, – он тут же направляет это… в самоиронию, направляет против
самого себя! Это поразительный дар и мастерство! К сожалению, все русские переводы
Шоу не так интересны, как оригиналы английские, и для меня было огромным опытом и
профессиональным, и человеческим, и историческим – работа с этим замыслом ( в
последствии –фильм «Скорбное бесчувствие», сценарий Юрия Арабова, 19…. г.). Все годы
Советской власти тема Первой империалистической полностью замалчивалась. Худсоветы
фильмов с великой цензурой, с трудом пропускали только тему Гражданской войны,
проекты о предвоенном времени закрывали сразу, все наши с Арабовым проекты тоже.
Абсолютное эстетическое несовпадение чуть не привело к гибели картины. КГБ вернуло
нам отснятый материал, из оставшегося мы сделали этот фильм… У каждого, из тех, кто
был занят в этом фильме, была своя личная трагедия в судьбе, но они со своей судьбой не
хотели соглашаться. Но это позитивный дух сопротивления – тот самый дух «модерн», о
котором – Шоу, о котором я говорю в этом фильме! Миллионы людей убиты в Первой
мировой и Второй мировой войне, красивейшие города разрушены, уничтожены
бесценные архивы. Ради чего?! Ради того, чтобы повторить всё в начале 40-х?
Это парадокс: немцы – с одной стороны высочайшая культура, с другой стороны, –
разрушающая человеческий интеллект и культуру машина, – как это может существовать
вместе?! Страсть к самоуничтожению, разрушению красоты, словно пришла откуда-то
извне, потом затаилась и – снова, в начале 40-х! И никакого опыта из старых войн
европейская политика не извлекла. В России эмоциональный опыт из той эпохи до сих
пор не извлечен и не освоен, и скорее всего, он закрыт. Если сравнить настроения
сегодняшнего общества и общества перед началом Первой мировой, – это то же
благоговение перед техникой, отказ от деятельности по сохранению собственной живой
эмоциональной памяти… Человеческая природа не изменилась! Ничто не меняется…»
Записала Марина Леонидовна Копылова,
«…Для меня Первая мировая война является парадоксальным явлением: как-будто ничто
не говорило о том, что это будет, ничто к этому явно не вело. Бурно развивалась
инженерно-техническая мысль во всей Европе, создавались великолепные новые
дорожно-транспортные системы, мосты, паровозы, новые открытия в физике и химии
материалов, начинается развитие кинематографа; архитектура, без сомнения, впервые за
многие годы вновь стала фактором эстетики, – развился новый стиль городской
материальной культуры – «модерн», эстетическая составляющая вдруг возникла, потому
что в Европу внедрился новый могучий фактор развития – этика и эстетика Востока в
культуре и искусстве. Европа вторглась на Восток, или Восток вошел в Европу, но модерн
быстро стал общим стилем европейской жизни, и это происходило тогда восторженно,
радостно! – И жить бы да жить! Все самые прекрасные средства воспитания детей! Ну,
можно сказать об отрицательном факторе большевизма, как о всемирном
беспредельном деструктивном факторе, который подталкивал какие-то, еще неясные
обстоятельства, нарастающее террористическое движение, возникновение новых
государственных образований, – но была еще сильна развитая и мощная Австро-Венгрия.
Было сложное положение Польши, которая вдруг перестала быть «европейским
коридором» и становилась напряженным фактором глобальной евро-политики. На
влияние Соединенных штатов на военную ситуацию в Европе, слава Богу, вот никак не
сошлешься! И все самые прекрасные эстетические идеи, и одновременно все самые
ужасные и перспективные средства уничтожения зародились именно в Европе! – Это
противоречие «старого света» явно свидетельствует, – но о чем, я пока не могу понять…
То ли о катастрофическом старении европейского (континентального ) этноса и его
неспособности противостоять молодой агрессии извне и внутренним силам
маргинальности и саморазрушения, то ли о нравственном упадке общества, лени и
усталости совершать духовную работу на фоне нарастающего научно-технического
прогресса… Наблюдается странное затухание философской, философической практики в
это время даже в высших учебных заведениях Европы! – Возможно, следствием этого был
рост высокомерия «старого света» по отношению к другим народам, например, на
островах и на Востоке. Чрезвычайно много и красиво говорят о французских художниках
того времени (до сих пор!), забывая, что все основные эстетические и этические позиции
были отработаны именно тогда, но в английской живописной школе, Гейнсборо,
например. Только человек с очень приблизительным эстетическим образованием может
отвешивать такие глубокие поклоны перед французской живописью начала века, перед
импрессионистами.
Неосознание того, что уже происходит война, насилие, возможно было связано ещё и с
тем, что все общества переходили в другую общественно-политическую формацию,
целые общества не успевали осваивать это настоящее. Теперь мы понимаем, что
катастрофическое, то есть военное, разрешение проблем первенства и превосходства,
которое привело мир к войне, было проявление европейского волюнтаризма,
французского в том числе. Он потом подтвердил свою несостоятельность, полностью
проиграв начало Второй мировой войны, допустив трагедию общества – вход фашистских
войск в Париж! Но мне кажется, что основная вина лежала все же на народах Европы, на
самих народах, на обществах: они то ли забыли, то ли не вспоминали, то ли вообще не
было у них этого осознания национального, народного: что такое война.
Но для меня загадка: почему с таким восторгом(!) русское общество отнеслось к
объявлению Первой мировой войны?! Что это было за наваждение?! Что, так
быстро «забыли» трупы матросов, чудовищно потопленные наши корабли на
Дальнем Востоке, сопки Манчжурии, и эту абсолютно разгромившую саму себя,
проворовавшуюся, бесхозяйственную государственную систему управления?!
Ну, конечно, поразительно и утешает, что в это время у нас развились и в кинематографе
все основные идеи: Довженко – он же все, какие только можно было эстетические идеи
тогда сформулировал, открыл, а все остальные потом идут просто по этому пути. – Да?
Может быть, и Первая мировая война была явлением столь мощным и многозначным,
что мы до сих пор не до конца можем постигнуть весь смысл этого явления. Для
будущего.
Посмотрите, какое мощное развитие получила артиллерия, эти идеи пошли потом в
астроавиацию, в космическую промышленность, – это надо было вырастить столько
блестящих инженеров, великолепных профессиональных рабочих. Я имею в виду в
первую очередь рабочий класс Германии, поражающий всех на протяжении многих
десятилетий своим мастерством, аккуратностью, надежностью результатов труда своего!
Но это техническая мысль, а… Общество человеческое в парадоксе Первой мировой
войны как-то странно и мало принимало участие. Я даже не помню, чтобы кто-то еще
тогда, в начале войны, в литературе, кроме Бернарда Шоу, с отчетливой негативной
оценкой, с приглядом в будущее. (Кстати, это вот парадоксальная и уникальная
способность именно английской литературы – впрыгивать в будущее, ведь смотрите: ни
Диккенс, ни Голсуорси, ни тем более Шекспир до сих пор не потеряли своей
актуальности!)
Когда я в первый раз прочел пьесу «Heartbreak House» («Дом, где разбиваются сердца»)
Шоу, меня поразила способность этого старого англичанина иронически смотреть на себя,
на окружающий мир, на людей. Причем, в этой иронии есть граница, – это мне очень
нравится, – есть такая грань, через которую он никогда не переходит, потому что
большинство иронических авторов – деструктивны по сути своего дара: они своей
остротой и злободневностью иронии (а по энергии и интонации ирония близка к
озлоблению) разрушают энергию возможного созидания. (Европе ее и так не хватает!) А
Шоу никогда не переходит эту грань. Когда у него все внутри уже кипит, когда он не
может терпеть негатив, – он тут же направляет это… в самоиронию, направляет против
самого себя! Это поразительный дар и мастерство! К сожалению, все русские переводы
Шоу не так интересны, как оригиналы английские, и для меня было огромным опытом и
профессиональным, и человеческим, и историческим – работа с этим замыслом ( в
последствии –фильм «Скорбное бесчувствие», сценарий Юрия Арабова, 19…. г.). Все годы
Советской власти тема Первой империалистической полностью замалчивалась. Худсоветы
фильмов с великой цензурой, с трудом пропускали только тему Гражданской войны,
проекты о предвоенном времени закрывали сразу, все наши с Арабовым проекты тоже.
Абсолютное эстетическое несовпадение чуть не привело к гибели картины. КГБ вернуло
нам отснятый материал, из оставшегося мы сделали этот фильм… У каждого, из тех, кто
был занят в этом фильме, была своя личная трагедия в судьбе, но они со своей судьбой не
хотели соглашаться. Но это позитивный дух сопротивления – тот самый дух «модерн», о
котором – Шоу, о котором я говорю в этом фильме! Миллионы людей убиты в Первой
мировой и Второй мировой войне, красивейшие города разрушены, уничтожены
бесценные архивы. Ради чего?! Ради того, чтобы повторить всё в начале 40-х?
Это парадокс: немцы – с одной стороны высочайшая культура, с другой стороны, –
разрушающая человеческий интеллект и культуру машина, – как это может существовать
вместе?! Страсть к самоуничтожению, разрушению красоты, словно пришла откуда-то
извне, потом затаилась и – снова, в начале 40-х! И никакого опыта из старых войн
европейская политика не извлекла. В России эмоциональный опыт из той эпохи до сих
пор не извлечен и не освоен, и скорее всего, он закрыт. Если сравнить настроения
сегодняшнего общества и общества перед началом Первой мировой, – это то же
благоговение перед техникой, отказ от деятельности по сохранению собственной живой
эмоциональной памяти… Человеческая природа не изменилась! Ничто не меняется…»
Записала Марина Копылова, 2014 г.
