Птица, деревья, шоссе, лесопилка, водопад. Фотография школьной королевы красоты, буквы под ногтями, тело в полиэтилене. Кофе без молока и лучший вишневый пирог. Белый и черный вигвамы. Совы. Пещеры. Ритуалы. Анекдот про пингвинов. Чужое отражение в зеркале.

О том, как «Твин Пикс» Дэвида Линча и Марка Фроста стал краеугольным камнем «популярного постмодернизма» и задал тон всем 1990-м, написано уже слишком много. Сейчас настает время для других историй, персональных одиссей, которым несть числа. Сколько ж нас — тех, чью жизнь «Твин Пикс» изменил навсегда, так или иначе. Моя история, полагаю, из наименее увлекательных. Просто этот фильм — один из тех, которые привели меня в кинокритику.

Я был студентом филфака МГУ, когда «Твин Пикс» показывали по телевидению. Смотрела его вся страна, кроме меня, совсем в те времена не киномана. Я уже знал, что снял этот сериал тот Линч, который испортил своей — впрочем, все равно эффектной — экранизацией мой любимый роман «Дюна», но не желал просиживать вечера у телевизора с семьей. Однако волна росла, цитаты из «Твин Пикса» слышались повсюду, про Лору Палмер писали чуть ли не на заборах. Любопытство одолело, и где-то посередине трансляции я не выдержал и поехал на Горбушку, в парк у ДК Горбунова, где тогдашние пираты-романтики торговали самодельно переведенными фильмами. Кажется, весь сериал помещался на девяти кассетах. Стипендии не хватало, но мама добавила денег. Я смотрел их подряд, искренне надеясь, что устану на середине и брошу это дело. Не только не бросил, но неожиданно для себя осознал к финалу — впервые в жизни, — что кино может быть интереснее, чем книга.

В те годы все мы бредили французской философией ХХ века, читали только что переведенные книги Фуко и Барта, но некоторые концепции — например, гипертекста или интертекстуальности — казались умозрительными и не вполне понятными. «Твин Пикс» наглядно показал, что такое мир, который можно читать, как текст. В нем много уровней и смыслов, они переплетаются друг с другом и отражаются друг в друге, их невозможно исчерпать, сколько ни копай, — как яма: чем больше из нее вытащишь земли, тем глубже она станет. Означаемое никогда не будет равно означающему, ни одну из расшифровок нельзя признать окончательной. Ведь совы — не то, чем кажутся, и даже полено всегда что-то знает. Нам, выучившим «Буратино» с детства, эта деталь была интуитивно понятна. Весь «Твин Пикс» казался историей о золотом ключике и потайной дверце.

Уже потом, сильно позже, я прочитал, что Линч наотрез отказывался открывать публике, кто убил его героиню, и когда продюсеры настояли на своем, ушел из сериала на другой проект — чтобы потом, вернувшись к финальной серии второго сезона, разрубить этот гордиев узел одним жестоким ударом. Тогда интернета еще почти не было, информацию взять было неоткуда. Собственно, сведения о том, кто они такие — создатели и актеры, продюсеры и режиссеры «Твин Пикса», — узнать можно было только из городских легенд. Таковых, слава богу, хватало.

Общая зачарованность Америкой, заразившая постсоветскую Россию в 1990-х, — как мало она была связана с банальной «жаждой успеха» или «стремлением к наживе», о которых твердят нынешние аналитики! Куда мощнее она мотивировалась тем волшебным миром, который развернул перед обывателем «Твин Пикс». Пожалуй, в этом с ним сравнится только Стивен Кинг, пиратские переводы книг которого тогда заполонили все прилавки. Коэны с Тарантино и даже сиэттлский гранж пришли к нам уже позже. А в «Твин Пиксе» был не передаваемый словами уют, превращавший любого взрослого в ребенка (иногда в опасного трудного подростка), дававший каждому кусок его вишневого пирога и обещание повседневного чуда. «Каждый день делай себе маленький подарок», как учил агент Купер.

Была там и оборотная сторона Америки, подобная Ктулху на дне океана или страшноватому «Nevermore» в клюве у ворона. В «Твин Пиксе» — то самое отражение безумца с грязными патлами, которое вдруг оказывалось по другую сторону твоего зеркала. Был лес, откуда не возвращаются, обитель темной стороны силы. А между измерениями — тончайшая грань, обозначенная одной красной занавеской, чуть колышущейся на невидимом инфернальном ветру. Пол в зигзагах, карлик, великан, мраморные статуи, застывший кофе, заторможенный джаз, пущенные задом наперед реплики и жевательная резинка, которая когда-то вновь войдет в моду. Проницаемость добра и зла, их манихейская взаимозаменяемость стала важнейшим уроком для Голливуда, до тех пор свято верившего в незыблемость моральных ценностей. Для нас, только что переживших отмену многолетних догм, — и вовсе откровением.

Значение «Твин Пикса» для культуры, как уже было сказано, невозможно переоценить. Количество вдохновленных им так или иначе фильмов или книг неисчислимо. Едва ли не на каждом сериале — особенно американском, от «Секретных материалов» до «Настоящего детектива» — его нестираемая печать. Грустно, что никто не напишет историю русской «твинпиксианы», а ведь она могла бы оказаться увлекательной. Для начала вспомню, пожалуй, причудливый и до обидного недооцененный сериал «Д.Д.Д.» («Досье детектива Дубровского») по прозе Льва Гурского, поставленный моим отчимом Александром Муратовым — между прочим, он первый, как человек из мира кино, дал нам сигнал, что «Твин Пикс» необходимо смотреть.

Увидят ли и поймут ли значимость шедевра Линча — Фроста нынешние зрители, воспитанные и избалованные сериалами HBO? Ответить невозможно. Скажу наверняка, что мой личный «Твин Пикс» был результатом не киноведческого анализа, а иррациональной сильнейшей любви, подобной тому чувству, что приковало внимание всех жителей городка к одной старшекласснице-блондинке. Лора Палмер была и плохой, и хорошей, исчадием ада и ниспосланным свыше ангелом. В ней, как в самом «Твин Пиксе», соединились очарование китча и грозная тайна «Джоконды», которую вовек не разгадает никакой толкователь, будь он трижды Дэн Браун. А лицо Лоры — то самое, с фотографии, — отныне будет вызывать у нас условный рефлекс (у каждого свой), подобно звукам двух-трех несложных музыкальных тем, написанных Анджело Бадаламенти и пропетых лунным голосом Джули Круз.

В том же, что касается профессии, моей ролевой моделью с тех самых пор навеки стал федеральный агент Дейл Купер, воплощенный Кайлом МакЛахленом настолько гениально, что ни одну по-настоящему значимую роль артист с тех пор так и не сыграл. Его вера в силу интеллекта защищает от самых страшных опасностей. Присутствие духа и парадоксальное чувство юмора не позволяют впасть в уныние даже в безнадежной ситуации. Способность дружить для него важнее здравого смысла и даже кодекса чести. Наконец, он знает: не все в этом странном мире объяснимо. Иногда для того, чтобы решить самую сложную из задач, не обязательно напрягать извилины. Достаточно увидеть вещий сон, метко бросить камень в пустую бутылку или вовремя съесть кусок исключительно вкусного пирога.