На рост международной напряженности кинематограф всегда отвечал внезапными жанровыми изменениями. Возникал хичкоковский саспенс, расцветал “фильм нуар”. Новый жанр — снова так или иначе благодаря Голливуду — появляется и в наши дни.
Трудно найти на карте кино более отдаленные территории, чем триллер и документалистика. Но во времена тотальной эклектики сближаются и они. “Сын Хамас” — редкий, но уже не уникальный в наши дни образец документального триллера. Фильм, выпущенный на российские экраны, причем даже не в одном кинотеатре, вызвал зрительский интерес и озадачил кинокритиков. Он окончательно вышел за рамки арт-формы, которая давно и прочно ассоциируется с мало востребованным неигровым кино. А что если это кино по ритму как триллер?
“Сын Хамас” — эксперимент, рассчитанный далеко не на одних любителей документального кино. Режиссер Надав Ширман сделал фильм с реальными персонажами и взятым из жизни сюжетом, его позиция как бы над схваткой, а эффект получается, как будто смотришь пропагандистский шедевр. Его главный герой, Мосаб Юсеф, так невинно таращит глаза, рассказывая, как предал своего отца, одного из основателей “Хамаса”, и свою родину, что Дмитрию Киселеву и не снилось. Под стать ему Гонен Бен Ицхак, завербовавший сына знатного палестинца в качестве израильского агента. Из фильма складывается впечатление, что миром правят обезумевшие спецслужбы, чья работа, разумеется, и опасна, и трудна, но которые любят запустить демагогию про муки морального выбора и все такое прочее.
И еще: они многому научились у голливудских фильмов, по лекалам которых сегодня выкраивается политическая реальность всего мира — даже там, где последними словами клянут США. Эта страна, сколько ни бунтуй, продолжает диктовать свои правила игры всем — хоть в Китае, хоть в Иране. Так, в фильме Мохсена Махмальбафа “Салям, синема” простые иранцы сотнями собираются на объявленные кинопробы; мужчины мечтают о славе Клинта Иствуда и о съемках в фильмах action; женщины под черными платками чувствуют себя потенциальными Мэрилин Монро. А в России тот же “Сталинград” снимается во многом по голливудским образцам. В то время как кино с его вкраплениями документализма становится похожим на жизнь, сама жизнь все больше напоминает кино в его голливудской версии.
“Снайпер” Клинта Иствуда — монофильм, целиком посвященный одной судьбе и одной личности — личности американского снайпера номер один Криса Кайла (Брэдли Купер), которого в глаза называют легендой.
“Снайпер” лишен двойной оптики, которую Иствуд использовал в своих фильмах о Второй мировой, показывая ее с точки зрения американцев и японцев, подвергая исторической рефлексии. Современная война в Ираке увидена сквозь оптический прицел, который сверлит глазами герой, не ведающий сомнений. Но Иствуд все же с самого начала подвергает его моральному искусу, подсовывая в качестве жертвы арабского ребенка, которому мать-героиня передала гранату. Стрелять или не стрелять? Это и создает саспенс в фильме, который без него вряд ли мог быть квалифицирован как триллер. Но триллер биографический, то есть в основе своей документальный.
В то время как кино становится похожим на жизнь, сама жизнь все больше напоминает кино в его голливудской версии
Крис Кайл — уроженец Техаса, сын священника, с детства увлекавшийся охотой, потом родео и, наконец, нашедший себя в специальных миссиях ВМС США. Он провел в четырех командировках в Ираке в общей сложности 1000 дней и ликвидировал, кажется, больше 250 моджахедов, из которых 160 подтверждены официально. Он написал автобиографическую книгу “Американский снайпер”, а в 2013 году был застрелен ветераном, страдавшим от посттравматического стрессового расстройства, во время работы с ним на стрельбище. Таким образом, в самой этой судьбе запрограммирована амбивалентность насилия. Все было просто только в наставлениях отца Криса: он делил людей на волков, овечек и овчарок, настаивая на том, чтобы сын выбрал третий вариант. Тот послушался, стал рьяным патриотом, воином, героем. Но сам при этом попал в ловушку: охота за “волками” стала его рефлексом, страстью, наркотиком, в какой-то момент он утратил контакт с реальным миром, с любимой женой и детьми: еще немного — и, кажется, мог бы разрядить обойму в любого, кто подвернется на пути. Снайпер должен стрелять, а цель всегда найдется.
Удивительным образом рифмой к этому фильму оказывается “Битва за Севастополь”: в вышедшей в прокат на прошлой неделе многофигурной картине, название которой настраивает на дежурный пропагандистский лад (но обманывает), главный герой — тоже снайпер, только женского пола. Этим параллель должна быть исчерпана: казалось бы, где легендарный Иствуд, а где в муках выношенный плод российского-украинского киносотрудничества, зачатый еще в мирные времена и явившийся на свет в разгар братоубийственных баталий? Однако фильм Сергея Мокрицкого, чудом завершенный благодаря продюсерскому таланту Натальи Мокрицкой, тоже имеет отношение к жанровым мутациям наших дней.
Подобно “Сталинграду” “Битва за Севастополь” делает вполне современный крен в сторону комикса, но в отличие от него останавливается у опасной черты, где кончается всякая хотя бы условная убедительность характеров. Создатели “Битвы” не могли себе позволить перейти черту: их держала на стороне реальности подлинность героини — снайперши Людмилы Павличенко. Это она укокошила за год больше трехсот фрицев, став легендой для советских бойцов и стимулом для скорейшего открытия американцами второго фронта. Это она заявила на встрече в Чикаго: “Джентльмены! Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!”. Это ее выделила и к ней привязалась жена президента Элеонора Рузвельт, почуявшая в “машине для убийства”, которую называли Леди Смерть, израненную женскую душу и незаурядную личность. Это ей посвятил песню — “Miss Pavlichenko” — Вуди Гатри.
Создатели “Битвы за Севастополь” не могли себе позволить перейти черту: их держала на стороне реальности подлинность героини
Павличенко сыграла Юлия Пересильд — сыграла как гипотезу. Трудно сказать, была ли ее героиня именно такой, но в этой достаточно осторожной трактовке важен баланс между документом и легендой: ни тот, ни другая не должны окончательно победить. Режиссер и актриса намекают на возможные причины того фанатизма и даже садизма, с которым ведет свой отстрел юная красавица-героиня и который приближает фильм к триллеру. Есть среди этих причин и фрейдистские (девочку, например, недолюбил отец), но создатели фильма на них не настаивают, давая волю воображению зрителя.
Не настаивают они и на национальных акцентах. В героях фильма можно угадать и русских, и украинцев, и более колоритных, если не карикатурных, евреев, но все они принадлежат одному государству, одной идеологии и одной сверхидее — во что бы то ни стало победить фашизм. Другие, возможно, более актуальные градации (национализм против советизации) возникают уже за рамками этого фильма, выполненного в дипломатической и политкорректной эстетике “статус кво”. Потому и удалось договориться о его параллельном прокате в России и на Украине, где картину дублировали на мову и выпустили под названием “Незламна” (“Несломленная”), чтобы лишний раз не травмировать украинскую аудиторию крымской темой.
А вот на чем фильм настаивает — так это на том, что война, пускай справедливая, пускай священная, несет ожесточение и грубую эксплуатацию героизма. Маленькая девочка, впадающая в истерику при чтении стихотворения Симонова “Убей его!”. Одиночество, в которое все больше погружается главная героиня, после того как одного за другим теряет своих возлюбленных. Безразличные ей мужчины, видящие в живой женщине только патриотический символ и готовые послать ее, израненную, снова на передовую. Все это сближает “Битву за Севастополь” не только со “Снайпером” (или с другим фильмом Иствуда “Флаги наших отцов”), где показаны драмы военных ветеранов, но и вообще с критическим гуманизмом американского кино, которое ничуть не отменяет патриотизма — кто бы что под этим ни понимал.
