Антон Долин пишет о последних важных премьерах фестиваля — от «Хроника» с Тимом Ротом до «Макбета» с Майклом Фассбендером — и надеется, что здравый смысл победит.
Некоторые вещи знают все: дуб — дерево, смерть неизбежна. К этому же выводу приходят раз за разом международные фестивали, чья приверженность Танатосу остается одной из немногих констант за долгие десятилетия. Канны в этом году присягали фантазии, любви, милосердию, но в конечном счете большинство конкурсных фильмов все равно оказались вариациями на тему смерти.
Макабрическому марафону дал старт единственный дебютант, претендующий в этом году на «Золотую пальмовую ветвь», — венгр Ласло Немеш, бывший ассистент ушедшего ныне на пенсию Белы Тарра. Его картина называется «Сын Саула», напоминая просвещенному зрителю о легендарном основателе Израильского царства, трое сыновей которого погибли в битве с филистимлянами: не перенеся этого, царь бросился на собственный меч. Действие фильма, тем не менее, разворачивается в эпоху не столь отдаленную — во время Второй мировой в концлагере, похожем одновременно на Аушвиц и Собибор. Этот Саул (Геза Рериг) — немногословный член зондеркоманды, сопровождающий вновь прибывших узников в их недолгий путь от поезда до газовой камеры. В какой-то момент случается чудо: одному из обреченных на смерть удается выжить в душегубке, впрочем, на считаные минуты, пока его не добивает спохватившийся охранник. За эти мгновения Саул успевает узнать в очнувшемся подростке своего сына. Отныне он одержим идеей похоронить его тело по всем правилам, чего бы это ни стоило, только бы не дать телу сгинуть в печи с остальными. В лагере готовится восстание, жизнь каждого висит на волоске, но Саулу не до того. Он думает только о сыне. Хотя, возможно, никакого сына у него никогда не было.
Схематичный сюжет, наполненный нарочитым символизмом, не позволяет толком раскрыться ни одному из персонажей (или актеров) фильма. Но режиссеру это не важно: он слишком увлечен решением формальных задач. Сделан «Сын Саула» в самом деле впечатляюще. Мы постоянно следуем за героем, видим мир его глазами, а мир этот больше всего похож на ад, самые невыносимые кошмары которого милосердно расплываются перед глазами, выпадают из поля зрения. Индивидуальное здесь бросает вызов коллективному — всеобщей катастрофе, в которой неизбежно теряются частные судьбы. Однако исполнено это с такой хирургической невозмутимостью, что та самая отчаянная эмоция, которой вроде бы посвящена картина, зрителю не передается ни в малейшей степени. Тем не менее для дебюта «Сын Саула» — лента мощная, трудно этого не заметить.
Лейтмотива стойко держатся другие кинематографисты. Еще один молодой конкурсант, мексиканец Мишель Франко, в своем «Хронике» тоже рассказывает историю скорбящего отца. Герой этого скупого, аскетичного, идеально вписанного в принятые на фестивалях форматы («драма, но без лишнего драматизма») фильма — одинокий мужчина-сиделка, безупречно корректно ухаживающий за своими пациентами, будь у них рак, СПИД или осложнения после инсульта. Сыгран он, разумеется — превосходно, Тимом Ротом, чье участие, вероятно, и обеспечило режиссеру место в конкурсе. Следя за смертоносной рутиной этого ангела-утешителя, мы постепенно проникаем и в его персональную рутину, узнаем о пережитой им травме и понимаем причины его поведения. Кроме всего прочего, «Хроник» — фильм в защиту эвтаназии, что можно считать дополнительным пунктом в копилку многообещающего Франко.
Вторит ему на свой лад и француз Гийом Никлу — режиссер скромных способностей, который, тем не менее, ухитряется раз за разом попадать в списки самых престижных фестивалей. Его «Долина любви» — снятая в Долине Смерти и, соответственно, нечеловечески красивая киноэлегия, озвученная за кадром музыкой «Вопроса, оставшегося без ответа» Чарлза Айвза. Двое французов, родители покончившего с собой фотографа-гея, во исполнение его завещания отправляются вдвоем в национальный парк далекой Калифорнии, где надеются встретить призрак умершего сына и попросить у него прощения. Разговорная и почти бессодержательная картина разыграна наипервейшими звездами французского кино — Изабель Юппер и Жераром Депардье; кроме этого, сказать о ней, увы, нечего.
После этого почти не удивляешься, увидев первый же кадр последнего конкурсного фильма Канн-2015, «Макбета», снятого в Шотландии австралийцем Джастином Курцелом. Это похороны мальчика среди неприветливо-живописных гор; в землю кладут единственного сына гламисского и кавдорского тана. Получается, что все последующие преступления цареубийцы Макбета и его кровожадной жены косвенно оправданы — или по меньшей мере объяснены — семейной травмой. Тем более что тема наследников престола в шекспировской пьесе и вправду одна из главных.
«Макбет», однако, все-таки стоит особняком. Это прежде всего экранизация, очень тщательная и умная, в которой режиссерские амбиции подавлены искренним желанием донести великий текст до современной аудитории. Задача решена на крепкую четверку. Суровые декорации и одежды заставляют поверить, что перед нами — люди одиннадцатого века, только самую малость романтизированные. Преувеличенной театральности выдающихся экранизаций Орсона Уэллса и Романа Поланского в версии Курцела нет, хотя в изысканно-замедленных сценах битв ощущается влияние кинокомиксов, тех же «300 спартанцев», с которых когда-то стартовала актерская карьера Майкла Фассбендера. Крайне интересна его трактовка самого Макбета. Он не рычит и не срывается, не выходит из себя, а с самого начала хладнокровно и спокойно идет к власти по трупам ближайших соратников и друзей: «умри ты сегодня, а я завтра». Хотя рядом с жестокой изуверкой леди Макбет — в исполнении Марион Котийяр та предстает едва ли не героиней «Игры престолов» — даже он покажется благородным рыцарем.
Каннский фестиваль — та еще машина времени. Из архаичного Средневековья мы плавно переносимся в наши дни, где миром правят те же законы алчности и беспощадного властолюбия. В конкурсном триллере канадца Дени Вильнева «Сикарио» эта связь эпох отражена уже в заголовке — термин, как объясняется в эпиграфе, родился во времена еврейских боевиков-зелотов, а теперь так называют наемных убийц, работающих на латиноамериканские картели. В этой картине роль таинственного сикарио играет Бенисио Дель Торо, с которым перед самым важным заданием в своей жизни встречается героиня Эмили Блант, образцовая оперативница ФБР. Ее подразделение только что нашло в американской глубинке огромное массовое захоронение, и теперь ей поручено сопровождать агента под прикрытием в Мексику, чтобы найти ответственных за убийства.
Фильм потрясающе снят ветераном операторского цеха Роджером Дикинсом — к слову, давним и верным соратником нынешних президентов каннского жюри братьев Коэн. Блестящий образец жанрового кино, с погонями, перестрелками и детективной интригой, на поверку оказывается политическим высказыванием. Фильм раскрывает механику двойных стандартов американского правительства, которое, формально защищая своих граждан и стоя на страже законности, в противостоянии двух зол уверенно принимает сторону сильнейшего. Результат расследования шокирует любого — даже испытанного сотрудника спецслужбы США; худшим из убийц все равно оказывается государство.
В тотальной мясорубке современного кинематографа соблюдать этику, кажется, вовсе невозможно. По меньшей мере никому из вышеперечисленных справиться с этой задачей не удается. Говоря о неприемлемости насилия, ты осуществляешь насилие над зрителем, выбивая его из зоны комфорта и вынуждая солидаризоваться с тобой. Разрешить дурной парадокс способны только по-настоящему большие и зрелые мастера. Рассказом о таком мастере и хочется завершить этот обзор, пожелав напоследок жюри — мудрости, а этому прекрасному автору — победы хотя бы в одной из номинаций.
Речь об основоположнике авторского кино Тайваня Хоу Сяосяне чей новейший фильм «Убийца» — результат шести лет сложнейшей работы. Впервые режиссер, знаменитый своими малобюджетными тонкими драмами о повседневности, сделал историческую картину в жанре уся, и это для поклонников его творчества само по себе сенсационно. Его герои живут в Китае еще более древнем, чем Шотландия «Макбета» — в IX веке, когда ослабление центральной власти в империи привело к усилению окраинных провинций и угрозе гражданской войны. Важно ли знать этот бэкграунд, тщательно описанный в начальных титрах, чтобы понять «Убийцу» и получить от просмотра удовольствие? Вероятно, нет. Эта картина универсальна, хотя ломает все законы жанра и противоречит ожиданиям даже вовлеченных в эту специфическую культуру зрителей.
Наследница знатного семейства Иньянь (красавица, модель и прекрасная актриса Шу Ци) отдана в обучение опытной наставнице, которая превращает девушку в убийцу. Ее задача отныне — стоять на защите интересов государства, устраняя его врагов, чиновников-коррупционеров и зарвавшихся губернаторов. Первая важная мишень — мужчина, который когда-то был ее женихом, ныне правящий одной из крупнейших провинций на севере страны. Она должна отринуть все воспоминания и эмоции, чтобы выполнить задание.
Мы все знаем о том, как обычно разрешаются конфликты долга и чувства. Но Хоу Сяосянь разворачивает сюжет в неожиданную сторону. Героине удается справиться с собой, чтобы прийти к хрестоматийной максиме «делай что должен, и будь что будет», но после этого она осознает, что существуют понятия более важные и высокие, чем чувство и долг. Это милосердие и человечность, которые всегда зависят только от частного выбора, и никогда — от навязанных социумом условий игры. Мало того что режиссер сводит к абсолютному минимуму количество боевых сцен (впрочем, весьма эффектных): ему интересней любоваться застывшими в объятии мужчиной и женщиной, за которыми камера подглядывает из-за полупрозрачной занавески. Он практически отказывается от крупных планов, намеренно избегая психологизма, а в оглушительно прекрасных ландшафтах Северного Китая его персонажи вовсе растворяются. Здесь перед нами не фон действия, но нечто большее, как в работах величайших пейзажистов. Природа, как и искусство, все-таки способна дать человеку долгожданный покой.
И это — конец насилия. А также конец 68-го Каннского фестиваля. Итоги будут подведены в воскресенье.
