С 24 по 27 августа по телеканалу «Культура» был показан 4-серийный документальный фильм оМайе Туровской. О том, что сегодня значит и чем ценен для граждан современной России жизненный опыт этого выдающегося искусствоведа и культуролога, век которого пришелся на советскую эпоху практически с ее начала и до конца, – Зара Абдуллаева.

В финале третьей серии фильма «Осколки» (режиссер Артем Деменок) Майя Туровская рассказала, как была на прогоне любимовского спектакля «Берегите ваши лица» (по стихам Вознесенского), где Высоцкий впервые спел «Охоту на волков», – и будто бросил бомбу в зал. Спектакль закрыли. Навсегда.

В финале последней серии она поведала, как опасалась, что авторы «Обыкновенного фашизма» получат Государственную премию. Вспоминает звонок Зои Богуславской, подруги и сокурсницы, работавшей в комиссии по этой премии, вызвавшей в срочном порядке ее в Дом литераторов. Богуславская, прижимая бутылку коньяка к груди, сообщила, что премию не дали. Майя Иосифовна вздохнула с облегчением, ведь если бы дали, – значит, Туровская была убеждена, они сделали «не ту картину». А в таком случае – правильную, и на радостях «усидели» бутылку.

Монтируя знаменитый впоследствии фильм М.И., Юрий Ханютин и Ромм думали, конечно, о том, как эти кадры сообразуются «с нашей жизнью». Туровская считает, что «Обыкновенный фашизм» был «формой покаяния» Ромма, оправдавшего террор в своем фильме «Ленин в 1918 году». Поэтому Михаил Ильич так носился с кадром мальчика у позорного столба и с дощечкой на груди, на которой была надпись: «Я сказал “нет”». Для Ромма это был ключевой кадр картины.

Спустя много-много лет и в дни показа «Осколков» по ТВ Олег Сенцов получил беззаконный приговор – срок заключения на двадцать лет. В его квартире нашли диск «Обыкновенного фашизма». Не улику, конечно, а «просто деталь». Она освидетельствовала неразрывную – катастрофическую в данном случае – связь времен. После просмотра «Обыкновенного фашизма» Суслов, тогдашний контролер идеологии, спросил Ромма: «Почему вы нас так не любите»? А Майя Туровская в 90-е задавала вопрос, почему так и не сделан фильм про «обыкновенный сталинизм»? Так что рубрика «свидетели времени», в которую на канале «Культура» попали «Осколки», внезапно приобрела сверхактуальный макабрический смысл.

Воспоминания Майи Иосифовны в этом фильме не вполне монологичны. Они перемежаются кадрами хроники, фрагментов документальных, игровых картин, спектаклей, концертов, фотографиями, планами героини четырех серий, вглядывающейся в окно своей мюнхенской квартиры, – там течет жизнь, идет время, прохожие куда-то спешат. Озвучены паузы, стыки «Осколков» минималисткой колкой музыкой Alva Noto и Рюичи Сакамото, определившей бередящую интонацию серий. Тон монолога Туровской лишен эмоциональных колебаний, даже когда речь идет о сокрушительных событиях ее личной и советской жизни. Сдержанность – органичное условие натуры, поведения и реакций Майи Иосифовны.

Эту манеру держаться, одеваться, говорить, вспоминать, сопоставлять она унаследовала от «бывших» людей. От тех, с кем ее свела судьба, как с Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой; у кого она училась в знаменитой 110 московской школе, где преподавали блестящие педагоги и где детей «врагов народа» оберегали с безукоризненным постоянством, благородством; от профессуры «Телемского аббатства», тогдашнего ГИТИСа, немыслимой по уровню профессуры и, конечно, разгромленной; и даже от тех, кто не давал ей шанса устроиться на работу в течение двадцати лет, поспособствовав выходу «за пределы советской культуры» и предоставив М.И. труднейшую в ежедневности возможность прожить вдали от, «условно говоря, коллективизации» (слова Туровской).

Абрам Маркович Эфрос, руководитель семинара М.И. в ГИТИСе, выдающийся знаток искусства, хранитель грандиозной библиотеки (декрет Ленина обеспечил ему право как эксперту и в 40-е годы выписывать из Парижа книги по изо, которые листали, читали студенты А.М.), говорил Туровской, разбирая ее сочинения: «У тебя хвост трубой, а надо с благородной тусклостью». Майя Иосифовна эту выразительное труднодоступное свойство усвоила не только в писаниях.

Важнейшим событием в биографии М.И. стало знакомство с Книппер, в ее дом ввел критика первый биограф Мейерхольда Николай Волков. О Книппер М.И. писала диссертацию, позже книгу. Именно Ольга Леонардовна, мне кажется, определила интерес М.И. к тому, что «было на самом деле». Не говоря о том, что она впервые столкнулась в «человеческом воплощении» с другой эпохой, с иной, нежели могла наблюдать в послевоенной Москве, пропитанностью, пронизанностью культурой. Повидав на своем веку тучу Раневских, М.И. говорит о том, что никто, кроме Книппер, не знал, что «на самом деле» значила дача в Ментоне, квартира на высоком этаже в Париже и т.д. Это знание, или эта аура, которую нельзя сымитировать, отрепетировать, только и интересовала Туровскую в искусстве. Отсюда ее равнодушие к теории, которой занимаются все «приличные» веды и культурологи.

Школа, преподанная демократичной Книппер, оказалась школой не только театра. Уроки жизни нельзя было получить иным способом. Так говорит Туровская.

Теперь мы, смотря на Майю Иосифовну, вслушиваясь в ее голос, сопряжения слов во фразе, чувствуем ее ауру, различая «что было на самом деле», когда ждали выступления Сталина 7 ноября 1941 года, ответа на вопрос жизни: сдали Моску или не сдали; когда обезлюдела в шоке Москва, узнав о пакте Молотова-Рибентроппа; когда Борис Фалькович, муж Майи Иосифовны, уцелевший в военной мясорубке, будучи сугубо «штатским человеком», клал под подушку или собираясь в театр, в карман пиджака кусок черного хлеба. Когда Туровская рассказывает о странном – непостижимом для нее – пророчестве благополучного Александра Гинзбурга, придумавшего себе роль «врага народа» в спектакле Арбузова и Плучека «Город на заре» (о строительстве Комсомольска), а потом ставшего «врагом» Галичем. Или когда вспоминает о Е.Д.Суркове, который пестовал критиков ее поколения, заказывая газетные подвалы на важнейшие театральные события, но следил за идеологической лояльностью молодых талантов. Однажды он вымарал (из лучших побуждений) абзац из статьи М.И. Она сопротивлялась, а Е.Д. объяснил, показывая пальцем вверх, что «это навсегда». М.И. не думала тогда иначе, но полагала: надо плыть против течения.

Не исключено, что последняя речь Сенцова на суде была бы невозможна без опыта «Обыкновенного фашизма» Туровской, Ханютина, Ромма. Ведь они делали фильм о том, как маленький обыкновенный человек незаметно завоевывается фашизмом. Или стоит у столба с объявлением «Я сказал “нет”».