Политика волной накрыла венецианскую лагуну – это 72-й международный кинофестиваль ищет способ снова стать живым и актуальным
Поиски идут в стороне от кино как искусства. Если говорить о художественном качестве, мы тут смотрим компромисс на компромиссе – зато политика правит бал. Отсюда повышенный интерес фестиваля к документалистике и к ее сплаву с игровым кино. О блестящем опыте Александра Сокурова в фильме “Франкофония” я уже писал; его козырь – интеллектуальная насыщенность размышлений, мысль автора диктует логику изобразительного ряда. Прошел и менее убедительный опыт Сергея Лозницы по возвращению на экран неоткомментированной хроники. Формально тот же, что у Сокурова, принцип привел к неудаче фильма Амоса Гитаи “Рабин. Последний день”.
Гитаи возвращает нас в день 4 ноября 1995 года, когда в центре Тель-Авива на глазах возбужденной толпы был застрелен премьер-министр Израиля Ицхак Рабин. В свое время это громкое убийство долго занимало первые полосы газет, и от фильма, созданного 20 лет спустя, ждешь некоего продвижения вперед – нового осмысления, новых, актуальных ныне выводов; возможно, новых открытий и разоблачений. Но Гитаи ограничивается монтажом старой хроники, сплавленной с грубоватой реставрацией событий при помощи актеров.
Внешне это телефильм с обилием “говорящих голов” (он открывается беседой с экс-министром иностранных дел Шимоном Пересом), с бесконечными интервью, следственными допросами и судебными заседаниями. Камера проникает даже в лимузин, который спешно увозит смертельно раненного Рабина в госпиталь: долго мечется чье-то лицо, уголком глаза замечаешь кровь на сиденье. Игровое и документальное смонтированы встык, сыгранное пытается притвориться документом. Но доверие к приему сразу подсекается наивной принужденностью мизансцен. Люди беседуют в затылок друг другу – так, чтобы лица могла разглядеть камера. Так снимали в первых звуковых картинах 30-х. Актеры отыгрывают каждую ситуацию до отказа, и если женщина-следователь услышит что-то ее поразившее – она обязательно выйдет на крупный план и будет долго и показательно переживать “на зрителя”, делая вид, что это у нее идет процесс драматического осмысления. Амос Гитаи работает так, словно в кино не было фильмов уровня “12 разгневанных мужчин” или “Пожнешь бурю” – этих великих открытий в области исследовательского, но при этом художественного кино. Он словно начинает с нуля.
Из сильных и действительно злободневных моментов – акцент на религиозных источниках ненависти к миротворцу и реформатору. Заунывные заклинания раввинов, призывающих к смерти оппонента. Вакханалия фанатической агрессии, в которой и вызревало решение 26-летнего студента Игаля Амира выступить в роли орудия божьего гнева. Зомби не рассуждают – они верят всему, что им скажут.
Фильм, однако, длится два с половиной часа – за счет не вполне уместного нарциссизма автора, которому кажется, что каждый организованный им кадр – уже классика. Отсюда долгие мелькания в кадре – они должны передать суматоху. Отсюда настойчивые сполохи мрачной музыки – она наложена на долгие планы Тель-Авива (вид с вертолета) и должна напомнить о трагизме происходящего. Отсюда притемненное изображение и нарочито скверная игра актеров, которые хотят, чтоб “как в жизни”, т.е. коряво.
Единственное, для чего не хватило времени, – это для объяснения, зачем Амосу Гитаи понадобилось именно теперь вернуться к этим трагическим событиям. Какие уроки, еще не вынесенные, следует вынести? Кино все чаще не задается столь сложными вопросами, как “сверхзадача”, – ему кажется, что достаточно реставрировать факты жизни, а там все само образуется. Кино явно развращено бездумным телевидением – это все острее чувствуешь в фильмах конкурсной программы. И если считать, что одна из задач фестивалей – констатировать не только эволюцию, но и деградацию кинематографа, то ее нынешняя Мостра, похоже, выполняет блестяще.
