В прокат вышел фильм Роберта Земекиса “Прогулка” (The Walk), воссоздающий беззаконную прогулку 7 августа 1974 года канатоходца Филиппа Пети между башнями нью-йоркского Всемирного торгового центра. Испытав на просмотре жестокие психофизические мучения, МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ признал, что в руках Земекиса формат 3D стал полноценным выразительным средством.
Когда Пети (Джозеф Гордон-Левитт) надоело гулять по 45-метровому канату на высоте 415 метров и он сдался копам, он заявил газетчикам, допытывавшимся “зачем?”: “Когда я вижу башни, не могу удержаться и не натянуть между ними канат”. А еще бывают люди, которые не могут удержаться, увидев сейф, и не взломать его, и люди, дергающие за хвост всех встречных кошек. И то и другое чревато тяжелыми издержками. То есть, с одной стороны, гений канатоходца Пети — это его болезнь. Но в буквальном смысле — “высокая болезнь”, то есть искусство.
С другой стороны, его подвиги — до ВТЦ он освоил собор Парижской Богоматери и сиднейский мост — вроде преступления. И потому, что, как злорадно сообщили блаженствующему над бездной Пети с борта полицейского вертолета, он, едва ступив на канат, нарушил сотню законов штата. И потому, что искусство — преступление в метафизическом смысле слова. Земекис и построил “Прогулку” как гибрид двух голливудских жанров: фильма о непризнанном художнике и фильма об ограблении.
Париж, в котором начинается действие, — старый, добрый голливудский Париж, не изменившийся со времен мюзикла Винсента Миннелли “Американец в Париже” (1951). Его пластическая формула честна и трогательна: дворик, во дворике художники пишут этюды, рядом на канате меж двух деревьев упражняется Пети, сбоку наигрывает на гитаре его подружка Энни (Шарлотта Лебон). Уличные кафе и “домашнее вино” в больших темно-зеленых бутылках завершают композицию, а больше ничего и не надо. Голливудская магия в том и заключалась: обозначить место–время действия двумя-тремя штрихами. Это не примитивизм, а алфавит такой. Как на экранных Модильяни и Ван Гогов, на Пети орут доведенные им до ручки друзья и подруга: “Ты — псих!”, “Ты — эгоист!”, “Ты не думаешь ни о чем, кроме своих башен!” И как киношные Пикассо с Гогенами, он вопит в ответ: “Да, я такой и ничего не могу поделать!”
Зрители в курсе, что Пети не разбился, а прославился, но это не беда. Когда мы смотрим классическое кино о грабителях, мы догадываемся, что добром дело, напротив, не кончится. Голливудская мораль десятилетиями не менялась: “Преступление не окупается”. Нам интересны техника и технология преступления как рода изящных искусств. А в “Прогулке”, напротив, техника и технология произведения циркового искусства как рода преступления.
Как он это сделал — вот что создает нерв фильма. Прежде всего как подбирал сообщников-соавторов: одному Пети прогулку было не подготовить. Свою “великолепную семерку” он собирает в полном уважении к законам слегка комедийного триллера. Один из сообщников — Жан-Пьер (Джеймс Бэдж Дейл), например, безупречно верен дружбе, зато страдает страхом высоты в острой форме. Другой постоянно укурен и “сидит на измене”. У третьего, страхового агента с офисом на 82-м этаже ВТЦ, настолько экстравагантная борода, что сразу слышишь, как под его пиджаком бьется сердце отчаянного мальчишки.
Замечательно, что память о гибели “близнецов” — хотя в режиссерском замысле этот спекулятивный момент налицо — из зрительского сознания почти вытесняется. Может быть, потому, что для Пети башни — соперники, одушевленные, но опасные. Более того, именно его прогулка придала, по фильму, смысл существованию этих исполинских дурынд.
Просто и сердито Земекис разрешил и проклятый вопрос кинематографа: вопрос идентификации зрителя с героем. С героем бытовой драмы отождествить себя — не вопрос. Но попробуйте почувствовать себя в шкуре Наполеона, Ганди или Пети. И тут-то и пригодился формат 3D, едва ли не впервые примененный не как голый фокус — когда в лицо зрителю летит всякий опасный мусор,— а как необходимое и достаточное средство решения некоей задачи. “Аватар” или “Любовь 3D” могут безболезненно существовать и в измерении, которое кассиры в кинотеатрах именуют 2D, а вот чтобы чуть-чуть передать упоение канатоходца меж небом и землей, стереоскопия действительно уместна. Одна беда: я, как один из соратников героя, отношусь к числу страдающих вертиго, потому, проклиная 3D, ощущал себя не Пети, а Жан-Пьером. Но это беда некоторых зрителей, а не фильма.
