Сегодня в кинотеатре «Жовтень» состоится украинская премьера ленты Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр». Миндадзе, один из лучших современных российских режиссеров, который с каждым разом все сильнее отталкивает от себя зрителя, говорит об одном: человек не в состоянии никуда убежать. Потому что бежать некуда и незачем.
В предыдущем фильме Миндадзе «В субботу» главный герой, одним из первых узнавший о взрыве на Чернобыльской АЭС, несколько раз порывается сесть в поезд и уехать, но по необъяснимой причине так никуда и не едет, добровольно принимая конец. Немецкий инженер Ханс, разрабатывающий на советском заводе оптическое стекло весной 1941-го, бежит за повозкой, на которой можно укатить куда-нибудь вдаль, и даже ее догоняет, но спрыгивает и возвращается обратно.
Весной 41-го приглашенные немецкие инженеры, имитирующие сотрудничество государств, плавят на советском заводе высокоточную оптику. У них ни черта не получается, линза выходит мутной и с пузырями, они ссорятся, злятся, потому что осознают последствия неудачи и боятся. Начальник бригады Отто кричит с пеной у рта, слабонервный усач Вилли пьет, рыжеволосая Грета на почве стресса испытывает генитальный зуд, и только молчаливый Ханс кажется спокойным. Его удивительные бирюзовые глаза помутнены так же, как бракованное стекло. А в воздухе, над обеденным столом с супом, витает тревожное предчувствие приближающейся войны.
Когда же Ханс, не выдержав морального давления, устраивает взрыв в стекловаренной печи, из-за которого погибают двое, включая совсем юную девочку, — случайным свидетелем его срыва становится русский рабочий Петр, который, живя в не меньшем страхе, не выдает немца.
Реальность в фильме Миндадзе довольно условная. С одной стороны, историческая, с другой — чуть ли не сказочная, антиутопическая, оруэлловская, пожаловавшая из королевства кривых зеркал. Не случайно возникает тема двойников: Петр, которого в кадре практически нет, становится зеркальным отражением Ханса; пьяный усач Вилли будто бы в белой горячке видит свою русскую копию на проезжающей мимо дрезине и даже пытается дотянуться рукой, тот в ответ улыбается и тоже дружелюбно протягивает широкую натруженную ладонь. «А вон я», — растерянно говорит переводчик, маленький лысый еврей в круглых очках.
А за дрезиной бежит собака по кличке Грета, к которой Ханс привязан гораздо сильнее, чем к влюбленной в него Грете-женщине (в одной из сцен герой зовет «Грета!», и на зов откликается и приходит рыжая, хотя Ханс ищет глазами пса). Эпизод, где главный герой удовлетворяет беспокойную женщину шахматной фигурой, — не что иное, как метафора нездоровой, всеразрушающей нацистской жажды унизить, подчинить, уничтожить, учинить патологический половой акт с человечеством, после которого останется раздолбанная, зияющая дыра. «Смотри, белый король. Истинный ариец». И опять же неслучайно в кадре возникает именно шахматная доска, где белые фигуры являются зеркальным отражением черных, а черные — зеркальным отражением белых.
Некоторые историки называют Сталина и Гитлера близнецами. Советский Союз — отражением фашистской Германии, а Третий рейх — отражением сталинской эпохи. Но Миндадзе кладет под увеличительное стекло вовсе не режимы и не диктаторов, а обычных людей, которые вне зависимости от национальности так похожи, которые повсюду одинаковы, не злодеи и не герои, а молчаливые пленники исторических обстоятельств. И с двух дрезин, движущихся в противоположных направлениях, дотянуться друг до друга никак не получается. Что, собственно, происходит с нами и сегодня.
«Ты что, больше не говоришь по-немецки?» — спрашивает Ханс, вернувшийся в Союз в совсем другом обличье, некогда понравившуюся ему русскую девушку. Теперь на нем нацистская офицерская форма, в руке бинокль с линзами Отто, на плече MG 42 с оптическим прицелом. Он запрокидывает голову, обнажая вымазанную пеной для бритья шею. Его пульсирующая яремная вена разговаривает с лезвием в руке парикмахерши. И для этого разговора не нужен ни немецкий, ни русский, ни какой-либо другой язык.
