Закончился очередной Московский имперский провинциальный фестиваль. Приходилось читать множество рассуждений о том, как сделать его немножко Берлинским, Венецианским, Каннским и Торонтским. Поразительна слепота рассуждателей. Характер фестиваля определяется глубинным и текущим состояннием империи. Это имперский фестиваль, точно отражающий национальный характер. Он любит помпезность, статистику. количество, его расписание подобно сталкивающимся поездам, где стрелочники выпоняют указания тех, кому абсолютно плевать, случатся ли накладки у перебегающих из зала в зал холопов. Показы безнадёжно опаздывают, но их много, в зависимости от колебания курсов санкций. Странно ждать от Московского царства суверенной демократии принципиально другого фестиваля. Барское освоение бюджетов, отсутствие дискуссии, мертвечина поминутно расписанных ритуалов пресс-конференций, советские лица и повадки обслуживающего персонала, с незабвенным “вас много, а мы одни”, неизменное пересечение фильмов, маленькие специально отведённые загоны для любителей арт-хауса, куда не пускают второсортную на взгляд охранников прессу – где вы видели что-то принципиально другое? В театре? Это Россия. Намеренно маленькие залы создают иллюзию большого количества киноманов, которые, по замыслу, должны давить друг друга, а охрана наслаждаться мгновениями вершения судеб допущенных к лимитированной халяве.
На этот раз были новшества. На открытие и закрытие не аккредитовывали корреспондентов, только фотографов и операторов, никакой трансляции церемонии закрытия в кинотеатре “Октябрь” не было, равно как и досок, где фиксировались текущие рейтинги картин, на пиве и пирожках креативно сэкономили, опоздавших не пускали, мотивируя взаимоисключающе – то они держат места для купивших билеты, но опоздавших, то опоздавшими считают всех. кто опоздал, включая купивших билеты и тех, кто не опоздал, но относится ко второсортной прессе. Около разных залов трактовки правил отличались значительно. Пресса, по мысли организаторов, нужна для фиксации проходящих по дорожке тщеславия на самой дорожке и в фойе, в зал ей нельзя, не все допущены к пиршествам духа – индийскому эпосу и песне на стихи женщины в зелёном платье. А Орнелла Мути нужна для объятий с Никитой Михалковым, с уловленным фотографами сладострастием, держащим в руках вожделенную поколенческую мечту, итальянскую бабушку.
В этом году много говорят о деградации фестиваля, о прогрессирующем провинциализме. Но фестиваль деградировал не больше. чем суверенная московская империя со сталкивающимися поездами идеологий, барством дворцов, нищетой хижин, крымско-донбасско-сирийским угаром и утилизацией излишков бомб.
Фестиваль тоже качественно утилизировал всё, что мог, в отдельных наградах став посмешищем.Но дна не бывает. Есть много ещё в мире фильмов класса “Б”, не замеченных никем, кроме Москвы, которые опишет допущенная до суверенно-международных закромов пресса класса “А”, всё более сервильная по мере допущенности.
Фестиваль стал проявлением настолько глубинных черт национального характера, что никакая наносная пыль английских субтитров (они периодически исчезали и картины запускали сначала, не щадя времени смотрящих) и неожиданно разговорившихся на пресс-конференциях зарубежных режиссёров, проявляющих неуважение к регламенту и отрепетированности пресс-спектакля, – их изменению не грозит.
И бывшие городовые подадутся в кинокритики.
