Юрий Жуковский. Мёрзлая обетованность духовного приюта

«Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе» …

Мёрзлая обетованность духовного приюта

 

Картина Валерии Гай Германики «Мысленный волк». Компактное высказывание, претендующее на ёмкую кинометафору. Метафора получилась наивной, малобюджетной, в широком смысле этого слова. Критика «Мысленного волка» дружно ругает. Не сложно заметить, что ругает, преимущественно, антимихалковская критика, а в титрах режиссёр, она же – генеральный продюсер – выражает благодарность Никите Михалкову.

Те, кто ищут в «Мысленном волке» притчу, никак не могут выстроить её содержательно, ибо притчи там нет. Но есть другое, упорно игнорируемое критикой. Есть отчужденная, абсурдистская ирония, тонкий троллинг комплексов интеллигенции, выразившихся в неудержимой тяге к сложным концептуальным разговорам на темы современного искусства, упрятанным за частоколом терминов, забалтывающих рефлексии-фрустрации и примкнувшие к ним сублимации. При этом сложно понять, откуда эта насмешливость растёт – то ли из сценария Арабова, то ли из игры Высоцкой, то ли из режиссуры, то ли выросло само, как побочный эффект работы над притчей. Однако контраст между разговорами об искусстве, разговорами о духовных практиках и деревенским бытом поразителен, он обжигает, превращает сильную женщину, существо вне времени, мать и бабушку, сделавшую свой выбор в пользу деревенской Венеции, своего последнего пристанища, – в хрупкого мотылька, летящего на огонь экзистенциальной обречённости, с неизлечимым духовным надломом и прямой, закалённой годами тренировок, танцевальной спиной. В «Зеркале» Тарковского Мария – мать – тоже беспомощна, ей трудно преодолеть барьер – зарезать живое существо – петушка – но сны полны реальности, и петушок – из плоти и крови. В постмодернистских инсталляциях то ли деревенских, то ли дачных домов существа из плоти и крови не живут, в холодной пустынности нищеты им не выжить.

Собственно, волк в фильме почти карикатурен, как открытка к французской анимационной картине «Страх темноты», напечатанная на чёрно-белом принтере ужаса-лайт. Волк выморочен, как «местность цвета сырой портянки», он анемичен и беспомощен, как интеллигентные мать и дочь, в головах которых он поселился. Реальное убийство реального волка «настоящим мужиком», из местных, цвета хаки, ничего не меняет.

Дочь бежит от земли, посконной, духообразующей. Мать живёт на этой земле, неспособная с ней соединиться. В картине Клода Зиди «Не упускай из виду» многим зрителям помнится торчащая на длинной трубе ванна, после взрыва и пожара. В деревне в Ленинградской области ванна торчит посреди снега, со срезанной трубой, как нелепая декоративная деталь ненужной цивилизации, с тусовками, коктейлями, танцами, выставками и разговорами о действиях. И в ванне на снегу весело отдыхает молодой деревенский любовник питерской бабушки, для которого возраст привлекательной женщины не имеет значения. Да она ещё и «питерская штучка», что греет тщеславие. И пожар, обнажающий ванну и землю, подспудно зреет.

В «Мысленном волке» – коктейле из жанров, где-то тщательно, где-то небрежно смешанном, пронзительно, невзирая на ироничность, обозначена тема неспособности интеллигенции слиться с землёй (только через смерть), полного от неё отрыва, который не залатает швами никакой мысленный волк. Дочь пока ещё радостно бежит в Питер, а мать, чуя возраст, ищет землю, но не может на ней жить, только с помощью подпорки в виде крепкого надёжного местного плеча цвета хаки, способного терпеливо сносить истерики.

Финал картины становится прямой, клиповой иллюстрацией к песне Гребенщикова «Поезд в огне».

«Эта земля была нашей,

Пока мы не увязли в борьбе,

Она умрет, если будет ничьей.

Пора вернуть эту землю себе».

 

А вернуть землю, похоже, уже никто не в состоянии. И сын дочери, внук матери – ребёнок с инфернальным лицом с отпечатком Дьявола – жутковатое будущее земли, в виде земли и инсталляций на тему земли.

И эта харизматичная, волевая беспомощность матери и мягкая, безвольная, бегущая от себя беспомощность дочери – несомненное достоинство картины.

И они нигде не находят укрытия от пожара и несоединимости ни с чем – землёй, народом, искусством, счастливым браком и любовью. Этот поезд горит, со всеми духовными практиками в виде секса в продуваемом родиной деревенском сарае.