Картина Александра Миндадзе «Паркет» — идеально выстроенная история, партитура которой разложена на такты танго, но этой выстроенности не замечаешь, вихрь поэтичного действия втягивает, несёт, не отпускает. Ты находишься вместе с героями в некой подвижной точке золотого сечения между разными измерениями происходящего — танец, переданный не идеальной спортивной техникой, а опосредованной страстью с яростными антистрастными вспышками, при очень простых движениях стоп танцоров. Танго втроём происходит в головах, оно разорвано временем, рутиной и скепсисом, но отчаянно стянуто одеялом страсти, места и времени, с лоскутами невозвратно ушедшего. Другое измерение — диалоги персонажей, философские, прозаичные, несколько абсурдные, в неподражаемом пространстве Александра Миндадзе. Треть любовного треугольника — Валенсия (Евгения Додина) — ведёт себя жёстко и цинично, её страсть спрятана под глубинными слоями снега и берёз. Она агрессивна, бьёт партнёра — Какаду — наотмашь по болевым точкам, зная, что удары могут вызвать инфаркт. Она крайне прямолинейна и беспощадна, и только обратная сторона агрессии — трудоголическая готовность танцевать до смерти, до последней грани отчаяния позволяет танго втроём не распасться от цинизма Валенсии. Смыслы, сообщаемые диалогами, ритмически разложены в рисунке танго идеально, точно, скрупулёзно, педантично.
Когда предельное напряжение внезапно спадает, не до покоя и безмятежности, а до тлеющего дымного фитиля времени, проявляется третье измерение — какие-то необязательные дети и внуки, препараты и неизбывная берёзово-глиняная сырая печаль. Она набрасывает чёрное одеяло финала, лоскуты лопнули, превратившись в месиво необязательного ритуала.
Мягкая энергия — Инь Валенсии — Элизабет (Агата Кулеша) — становится самым «слабым» звеном треугольника, способного на время склеиться вспышкой энергии из ниоткуда, из глубин психики, где живёт первобытный ритм.
Оператор Олег Муту точно движется от узелка к узелку истории, при такой же видимости спонтанности и страсти, как у режиссёра. Страсть тщательно продумана. О танго как иллюзии говорить не приходится. Проблем нет, они не вторгаются, не мешают, не кричат о неотвратимости времени, они — фон, выпуклость зеркала, они второстепенны. Танцор — Какаду (Анджей Кыра) — заведомо лишний угол в треугольнике, хотя два угла были его женой и любовницей. То, что происходит в картине «здесь и сейчас» не нуждается в прошлом или будущем. Героев тащат на себе пространство текста и танго, и они прорываются в разрывы одеяла, стягивающего их всё туже. Секс — в словах, танго — в головах, страсть — в крупных планах вспотевших лиц.
Мстящие друг другу люди — одно целое, колючее, агрессивное, неровное. Их любовь мстительна, но всех тянет друг к другу, при господствующем в треугольнике мужском начале Валенсии. Она не хочет быть женщиной, она честный танцевальный труженик, который выживет, её уязвимости уравновешены больше, чем у других.
Берёзово-глиняное размокшее отельное танго средней полосы достигло в картине Александра Миндадзе мощного самостоятельного авторского высказывания, отличающего его от мировых танцевальных киноаналогов.
Два измерения (условные грани, углы треугольника) проявлены ярко, исполнены неповторимо, с могучей постановочной хореографией танца трёх измерений, танго для троих. Третье измерение как бы прячется в негативах, оно пунктирно, туманно, даже призрачно. Но это невидимый клей, на котором держится трёхмерная история, это паузы, разряжающие доходящее до пика напряжение. Возможно, без них можно было обойтись, тогда случилось бы достигающее апогея танго на разрыв, без пота, соли, мозолей бытия, где поворот судьбы зависит от поворота стопы. Жизнь прячется в паузах и тёмных пятнах, из которых растёт танец, или порождает с ней сложное, нелинейное взаимодействие, перед вечной паузой.
Юрий Жуковский
