Зара Абдуллаева – о неигровой картине «Великий музей» Йоханнеса Хольцхаузена, которая будет показана на московском фестивале «Новое кино Австрии».
Йоханнес Хольцхаузен снял камерный, стилистически лаконичный, недолгий фильм про грандиозный музей. А назвал свой документ запросто: «Великий музей» (приз Caligari на Берлинале-2014 и многие другие награды, полученные в Лондоне, Сиднее, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско…). Проникновению в пространство знаменитого венского музея, его закулисье, в рабочие будни предшествовало шестилетнее изучение режиссера истории искусств. Хольцхаузен опередил этим фильмом трехчасовую (или более того) каннскую премьеру «Национальной галереи» Фредерика Уайзмена. Повседневность лондонской галереи запечатлялась великим режиссером подробно, антропологически остро, без эффектов и de profundis. Оторваться от экрана – от людей, вещей, детей и прочей публики, от занятий живописью со слепыми прихожанами (есть там такая «опция», производящая тихоструйное ошеломление) – сил не было никаких. Точнее, все силы с удовольствием отдавались вживлению зрителей в многотрудную, вдохновенную, работающую, как часы, жизнь галереи.
Игровые «Музейные часы» Джема Коэна были фильмом интимным, с мягким юмором, и вводили в мир того же, куда внедрился и Хольхаузен, венского музея истории искусств. Киноэссе нью-йоркца Коэна накаляло сообщительность искусства, что висит на стенках, хранится под стеклом или реставрируется, и города, лишенного напрочь имперскости. Героями Коэн выбрал смотрителя музея, бывшего организатора рок-концертов, и канадку, приехавшую в Вену к умирающей сестре и проводящей долгие часы в музее. Ей особенно некуда было больше деваться. Там она знакомилась со смотрителем. Под покровом музейной тишины, в ритуальном распорядке городской и музейной жизни, включая и весьма радикальные заявления экскурсовода у картины Брейгеля (в этом музее – лучшее в мире собрание этого художника), бурлила самая обычная жизнь. Ее одушевляла естественная, как вдох/выдох, забота о людях, искусстве. В картине Хольцхаузена бюджет на работу с брейгелевской коллекцией, колеблющийся из года в год, удостаивается специальной, пусть мимолетной рабочей дискуссии.
«Великий музей», трейлер
В финале «Музейных часов» Коэн заводил своих героев в зал древнеегипетского искусства, «обновляя» (хотя можно без кавычек) их современную каждодневность внезапной впечатлительностью, связанной с актуальностью архаического искусства. (Илья Кабаков говорил в документальном фильме Нины Зарецкой, что сейчас он все чаще читает биографии старых художников, рассматривает их альбомы и все больше думает о картине.) Коэн сдвинул стереотипы – оптику восприятия – консервативного неретроградного кино. В финале «Великого музея» Хольцхаузен выбирает небыструю и безмолвную панораму стариннейших артефактов, еще не выставленных на всеобщее обозрение, оставляя уже не музейную публику, а кинозрителей наедине с искусством, способствуя таким образом их контакту и, в сущности, их личному опыту, никому не известному.
В фильме австрийского документалиста участвуют только работники музея – от рабочих до руководителей отделов (или коллекций). Правда, перед открытием выставки, посвященной драгоценным предметам императорской фамилии, появятся лица австрийской политической элиты. Но не эти кадры определят пульс режиссерского мышления. Вот руководителя коллекции оружия и рыцарских доспехов отправляют на пенсию. Ритуал снят тихо, благородно и щемяще. Человеку, проработавшему здесь много лет и получившему от какого-то высокопоставленного лица благодарственное письмо, сказать нечего. Он отделывается двумя малозначительными фразами. Не выказывая своих чувств или, может быть, обиды. Вот реставраторы восстанавливают микроны трещинок, дырочек на тканях, на холсте, вот добирают частички модели корабля – игрушки, которой наслаждались царственные особы несколько веков назад. Вот обсуждается – суховато, точно, но с затаенным трепетом – развеска картин в одном из залов. Вот молодой сотрудник летит на самокате через музейное пространство, сквозь анфилады, чтобы добраться до комнаты, где стоит копировальный аппарат. Вот дискуссия о современных светильниках, которым предстоит освещать в Kunstkammer древние книги, скульптурки, императорскую утварь. На минисобраниях оценят (иронично и деловито) новый логотип со стоимостью билета в музей, финансовые проблемы и работу с посетителями.
Попав в это живое, неизменно обновляющееся пространство позапрошлого века (на переговоры о возможных съемках у режиссера ушел год), Йоханнес Хольцхаузен показал великий музей как рабочее место. Тем самым – без пафоса, специнтервью, но с нейтральной сдержанной страстью – расписался в его величии.
