Куда увлекательней смотрелся пятиминутный балет, поставленный специально для церемонии открытия (ее можно посмотреть на официальном сайте. — Прим. ред.) хореографом Бенжаменом Мильпье. Его вклад в кинематограф (см. «Черный лебедь») неоспорим, — вероятно, одной из причин, позволивших привлечь Мильпье к Каннам, стало участие в фестивале его жены Натали Портман с режиссерским дебютом, экранизацией «Повести о любви и тьме» Амоса Оза. А пока Портман из зала с восхищением смотрела на воздушную и остроумную фантазию, сконструированную ее мужем по мотивам хичкоковского «Головокружения»: под кадры величайшей любовной сцены в истории кино и музыку Бернарда Херрманна один мужчина разрывался между двумя идентичными женщинами. Голова вправду могла закружиться. На это, вероятно, и был расчет.

Что общего у современного танца и кинематографа? Лишь одно: и то и другое есть движение. Изыски нынешнего кино иногда вынуждают об этом забыть, но Канны напомнят. В 2015-м здесь отмечают 120-летие изобретения братьев Люмьер, чье имя носит главный, многотысячный кинозал фестивального дворца. На специальном сеансе в этом зале будут показывать те самые короткометражки, которые на излете позапрошлого столетия вызывали бурю эмоций у наивной публики — от «Политого поливальщика» и«Завтрака младенца» до «Выхода рабочих с фабрики» и «Прибытия поезда на вокзал Ла-Сьота».

Именно принципы, на которых зиждется магия люмьеровского кино, объясняют включение в основную программу «Безумного Макса: Дороги ярости», новой ретрофутуристической дизель-панковской ленты выдающегося австралийца Джорджа Миллера о приключениях воина дороги, сыгранного на сей раз не Мелом Гибсоном, а Томом Харди. Можно долго рассуждать о политическом смысле этого запредельно крутого блокбастера (его феминистический антипатриархальный пафос напоминает о другом шедевре Миллера — «Иствикских ведьмах»), но сама суть этого рычащего, грохочущего, ржаво-ядовитого зрелища — в неостановимом движении, бесконечной погоне, где дичь вдруг становится хищником. Вот чудо кинематографа в очищенном виде: оно превращает даже завзятых каннских снобов в восхищенных детей, способных унять бешеное сердцебиение и выдохнуть лишь на финальных титрах.

Только тогда можно впервые задуматься — но, уж конечно, не о том, что было в головах у каннских отборщиков, решивших предпочесть этому убойному фильму посредственную национальную драму с Катрин Денев (вопрос бесполезный и бессмысленный). Интересно другое: если движение в фильмах Люмьеров было направлено в будущее, к достижениям грядущего века, то вектор «Безумного Макса» — противоположный. К архаике, матриархату, семейственности, общинности. Подальше от проклятого индивидуализма, капитализма и прочих примет погубившего планету прогресса. Сейчас кажется, что эта тема может стать лейтмотивом Канн-2015. Во всяком случае, на это намекает первый конкурсный фильм —«Сказка сказок» Маттео Гарроне.

Один из лидеров итальянского кинематографа сорокалетних (второй, Паоло Соррентино, тоже участвует в конкурсе), Гарроне начинал с причудливых маньеристских картин «Таксидермист» и «Первая любовь», но мировую славу ему принесла «Гоморра», фрагментарное и беспощадное исследование современной мафии, основанное на документальном бестселлере Роберто Савиано. В 2008-м этот фильм получил Гран-при в Каннах, пять премий Европейской киноакадемии (в том числе за лучшую картину года) и семь статуэток «Давид ди Донателло». Тему соотношения жестокой повседневности и наших идеалистических представлений о ней Гарроне продолжил в драме «Реальность», получившей еще один каннский Гран-при. А теперь ушел от реальности так далеко, как это возможно. «Сказка сказок» не только первый англоязычный фильм режиссера, но и первый его опыт в области костюмного высокобюджетного кино — вольная экранизация одноименного сборника гения неаполитанского барокко Джамбаттисты Базиле, который раньше всех записал и литературно обработал сюжеты, позже получившие известность в версиях Шарля Перро и братьев Гримм. Так что из современной Италии вместе с Гарроне мы отправляемся даже не в Средневековье, а в воображаемые сказочные королевства.

Эта, казалось бы, мейнстримная, но неописуемо причудливая картина прекрасна настолько, насколько может быть прекрасен фильм, среди персонажей которого есть блоха, раскормленная до размеров призовой свиньи. «Сказка сказок» живописна, экспрессивна, драматична — и необычна в окружении социальных или экспериментальных фильмов, обычно составляющих каннский пасьянс. Можно, впрочем, без труда назвать как минимум одного зрителя, который придет в необузданный восторг, — член жюри Гильермо дель Торо, чей «Лабиринт Фавна» когда-то вызвал в Каннах столь же сильные чувства одних и раздражение других (а в итоге остался без призов). Сравнение «Сказки сказок» с тем волшебным фильмом — лишь одно из множества возможных. Здесь на ум приходят и Роу с Птушко, и Питер Джексон с его версиями Толкиена. Король (Джон К.Райлли) убивает подводного дракона, чтобы вырезать у него сердце, — и мы сразу вспоминаем «Нибелунгов» Фрица Ланга. Другой монарх (Венсан Кассель) делает предложение нищей старухе, влюбившись в ее голос, а фантасмагорические оргии моментально вызывают в памяти «Декамерон» Пьера Паоло Пазолини. Могучий огр (Гийом Делоне) тащит в свою пещеру принцессу, и мы на несколько минут оказываемся в мире «Красавицы и чудовища», да не диснеевской — сам Дисней наверняка сбежал бы с сеанса фильма Гарроне, — а Жана Кокто.

Тем не менее «Сказка сказок» отнюдь не синефильское кино. Это попытка всерьез найти визуальный эквивалент предельно условного, но при этом всегда убедительного в своей безапелляционности мира фольклорной сказки. Актеры, чьи реплики подчеркнуто скудны, выдающийся оператор Питер Сушицки — не будем забывать, что его имя прославили незабываемо извращенные картины Дэвида Кроненберга, — уникально талантливый композитор Александр Деспла работают буквально на пределе возможностей. Какими невероятными усилиями декораторов и художников по костюмам создавалась эта картина, трудно себе даже представить.

Все это для того, чтобы отбросить лишнее и вернуться к базису. И дидактическая слащавость голливудских киносказок, и наивный гуманный психологизм в духе Андерсена или Шварца, и постмодернистская залихватскость разнообразных «Шрэков» чужды Гарроне. «Сказка сказок» — идеальная экранизация идей Юнга, Фрэзера и Проппа вместе взятых, где сантименты и поучительность отступают перед первобытной магией страшного и вместе с тем завораживающего мира. Собственно, состоит он из всего двух мест: огромный Лес, в котором есть таинственные горы, пропасти и озера, обиталище монстров и отщепенцев, и Замок, где от внешней угрозы прячутся люди. Они не подозревают, что главная опасность — их собственные желания, прорастающие пагубными страстями и неизбежно губящие самое дорогое. Бездетная королева (Сальма Хайек) так мечтает о ребенке, что готова пожертвовать мужем и самой собой ради осуществления невозможного. Король (Тоби Джонс) так крепко держит свое слово, что отдает единственную дочь лесному людоеду. Уродина (Ширли Хендерсон) так хочет обзавестись новой кожей, что просит скорняка ее освежевать. Да, насилия и секса в фильме так много… как в любой настоящей сказке, не приукрашенной образованными моралистами.

Жестокость, фантазия и эротизм — координаты, заданные двумя первыми каннскими участниками, итальянцем Гарроне и австралийцем Миллером, — могут оказаться ложными обещаниями. Однако пока очевидно, что за фестивалем, который начинается так, хочется следить с удвоенным интересом.