Сегодня в московском кинотеатре «Пионер» начинается большая ретроспектива Веры Хитиловой. В программе ретроспективы — не только общеизвестные мизантропические комедии, сюрреалистические эксперименты, но и ранние короткометражные и поздние документальные, прежде неизвестные у нас, работы режиссера.

Небо наискось, вставший на дыбы пол, ручная камера, которая лихорадочно нащупывает объект в хаосе забитой машинами пражской улицы или в мелкобуржуазном порядке малометражной квартиры, переполненной всяким добром. Дикие персонажи, отчаянно барахтающиеся в попытке найти то ли наслаждение, то ли опору, разрушенные и по Фрейду, и по Фромму, и по Ялому. Эксплицитные сцены: изнасилование на лодочке посреди Влтавы — прямо под окнами президентского дворца, пузатый педофил с членом наперевес, цепкий стрингер, снимающий умирающих стариков в хосписе. «Приятные моменты» (2006), последний фильм, снятый Верой Хитиловой, напрашивается на сравнение с подрывным «новым реализмом» вроде «Идиотов» Триера, если бы не маленькая деталь. Глумливая, веселенькая музыка на саундтреке не только лишает картину «догматической» девственности, но и сразу переводит трагедию (а экзистенциальным страхом и безнадежностью пропитан каждый эпизод этой сборной драмы, главной сценой которой становится кабинет психотерапевта) в истерическую, человеконенавистническую комедию. Приступом истерического смеха же и заканчивается хождение героини фильма по мукам — чужим и своим.

Превращение грустной жизненной драмы в фарс можно было бы объяснить реакцией на бесконечное повторение — за исключением недолгого периода увлечения поэтическим кино, Хитилова всегда снимала про одно и то же. Растаявшие мечты, распавшиеся связи — социальные и эмоциональные, война всех против всех, стагнация, меланхолия, боль, которой некому посочувствовать. Но абсурд всегда был важным инструментом Хитиловой. Даже в ее первом полном метре, образцовой феминистской зарисовке «О чем-то ином» 1963 года (двойной портрет двух женщин-современниц — звезды чехословацкой гимнастики Евы Босаковой и вымышленной домохозяйки Веры), ад домашней работы нейтрализовался бодренькой музычкой, превращавшей жизнь-ловушку в оперетку. Сочувствие товарищу Вере, заточенной в тюрьму домашних обязанностей, не мешало Хитиловой изображать ее персонажем скорее гротескным в своей типичности, чем трагическим. Настоящая, тихая трагедия выпадала тут как раз на долю будто бы эмансипированной гимнастки — в перерывах между тяжелой работой по овладению своим телом и страхами Босакова признается, что спортивная жизнь сделала невозможной жизнь как таковую: мечты, досуг, путешествия, семья — все это принесено в жертву золотым медалям.

Но драма человека состоявшегося, осознанно сделавшего свой выбор, никогда не занимала Хитилову. Ее мир, так хорошо знакомый советскому кино 70-х, — это мир без возможности движения, созидания, поступка. Все напрасно, речь — не больше чем лозунг, а порядок — синоним хаоса. В «Панельных историях» (1980), другой кинопанораме чешского общества, главной мишенью Хитиловой становится не просто маленький человек — но картонный исторический позитивизм советской системы. Панельное строительство, метафора построения светлого, справедливого будущего, снято как широкомасштабное производство разрухи, нелепицы и тотальной атомизации, в котором нет места никому — ни детям, ни старикам, ни раздолбаям-рабочим, ни пижону с телевидения, ни молодым супругам с хорошей зарплатой.

Даже секс, служивший подрывным зарядом жизни в ранних сюрреалистических фильмах Хитиловой, со временем превращается в такое же орудие закабаления, как карьера, работа, домашний очаг и надежды. «Копытом сюда, копытом туда» (1989), жестокая издевка над пропащим поколением семидесятников (все происходит в неожиданно триеровских интерьерах с дохлыми воронами на люстре и геранями в горшках), — это не просто сатира в буквальном смысле — метафорическими копытами фавна камера тут наделяет всех героев, беспрерывно волочащихся за юбками, — но, кажется, первый на всем пространстве соцлагеря фильм о СПИДе. То единственное, что позволяло героям всех фильмов Хитиловой как-то противостоять протокольной реальности, вдруг становится оружием возмездия. Жизнь — бессмысленная, безрадостная и пошлая — берет реванш над витальностью. Сопротивление невозможно (как в «Капканах, капканчиках» 1998 года, где юная последовательница Валери Соланас сама кастрирует своих насильников, но эта казнь никак не влияет на социальный статус-кво — уже прошедшим символическую кастрацию фаллократам более не страшно ничего).

Что делать? Как и ее советская коллега (и в каком-то смысле двойник) Кира Муратова, Хитилова выбирает истерический абсурд, старое оружие сюрреалистической революции. Но абсурд Хитиловой другого рода: как бы ни была безрадостна и бессмысленна жизнь ее героев, она — не больше чем зуд, невроз, неудобство, пусть и вызывающее всплеск ярости. Это не боль, не психоз, не афазия, не гнилостный постсоветский распад «Астенического синдрома». Человеческое состояние для Хитиловой, пережившей 1968-й, но принципиально оставшейся в Чехословакии (и даже снявшей о своем решении фильм «Хитилова против Формана»), — не более чем дурной казус, недостойный особой поэтики. Заваленный горизонт, грубо тычущая, как указательный палец, трансфокация — этот мир заслуживает только комического куплета.

Источник.