В мелодраме «Токийская невеста» Запад и Восток пытаются понять друг друга в постели Но им, как обычно, мешают культурные различия
Вернее было бы сказать, что это «Токийский жених». Потому что невеста бельгийская, а жениться хочет японец. Героиню, как и автора повести, зовут Амели, и ее токийская история для писательницы во многом автобиографична: дочь дипломата Амели Нотомб в детстве жила в Японии, а после окончания университета в Брюсселе вернулась в Токио и устроилась работать в местную корпорацию. Этот опыт описан в двух повестях: «Страх и трепет» и «Ни Евы, ни Адама». В первой, экранизированной в 2003 г. французским классиком Аленом Корно, сюжет культурных различий раскрывается через рабочие отношения. Во второй, перенесенной на экран бельгийцем Стефаном Либерски под названием Tokyo Fiancеe, – через любовные.
Амели в исполнении круглолицей коротко стриженной Полин Этьен удачно сочетает портретное сходство с самой Нотомб и с Одри Тоту из «Амели» Жан-Пьера Жене – одного из двух референсных для прокатчиков (а возможно, и постановщика) фильмов: слоган картины – «Новая «Амели» в декорациях Токио», а когда Амели от радости скачет и поет, вокруг нее вспыхивают анимационные сердечки. Второе напрашивающееся сравнение – «Трудности перевода» Софии Копполы, потому что там тоже Токио, девушка и любовный роман, правда куда более меланхоличный, короткий и безнадежный.
Оба сравнения на деле сильно хромают. С парижской Амели, официанткой и по совместительству волшебницей, токийскую роднит только то, что она тоже хорошая и хорошенькая. С героиней Скарлетт Йоханссон из «Трудностей перевода» – только Токио за окном.
Амели, мечтающая стать настоящей японкой и писательницей, дает уроки французского и влюбляется в первого же ученика – юного Ринри (Таичи Ину), который любит фильмы про якудза, состоит в тайной «секте франкофилов», а на вопрос о том, к чему стремится, отвечает, что хотел бы умереть так, чтобы это огорчило как можно меньше людей. Внешность у Ринри еще более модельная, чем у Амели, и, когда эти двое ложатся на фиолетовые простыни, хочется, чтобы у режиссера было чуть меньше выражено чувство прекрасного.
С другой стороны, в первой эротической сцене содержится ключевая метафора «Токийской невесты»: за романтическим ужином Амели намеренно обжигает ладони, поэтому во время секса старается не касаться партнера, а если случайно дотрагивается, это причиняет ей боль. Так и развиваются их отношения: вроде бы все очень приятно, но всерьез сближаться Амели побаивается. И в ответ на предложение Ринри рассказывает ему о европейском обычае помолвки.
Попытки Амели ассимилироваться терпят череду маленьких фиаско. Устроившись на работу, она узнает, что быть японкой весьма утомительно. А знание языка не гарантирует понимания нюансов: в этом смысле центральная сцена – «настоящая японская вечеринка», которую в отсутствие родителей устраивает Ринри, пригласив друзей-франкофилов. Амели, единственная девушка в мужской компании, не сразу соображает, что исполняет на вечеринке роль гейши, которая должна развлекать гостей разговором (она остроумно выкручивается, читая лекцию о бельгийских сортах пива, но обиду потом приходится запивать саке).
Рассказывая историю о том, как роман двух симпатичных и крайне положительных персонажей губят маленькие, но непреодолимые цивилизационные различия, режиссер Стефан Либерски пытается быть деликатным, но, кажется, путает тонкость с декоративностью. И не находит способ, не озвучивая очевидности закадровым текстом, показать взаимные подозрения героев, что у них не любовь, а культурный интерес: Амели в постели с Ринри пытается познать Японию; Ринри обожает в Амели Францию (то, что она бельгийка, почти не важно) – Франция в итоге выбирает либерте, традицию поважнее помолвки.
