К завершению фильма Алексей Федорченко шел чуть ли не 10 лет. Режиссер рассказывает:

— В 2005-м я приехал на свой первый кинофестиваль в Ханты-Мансийск. Неподалеку от отеля стоял чум: семья хантов развлекала и катала на оленях туристов. От них я и услышал историю их деда, участника восстания шаманов. Как можно было пройти мимо! Начал собирать материал в Институте ханты-мансийского угроведения. Узнал, к примеру, как каратели арестовали отца большой семьи хантов в тундре, забрали оленей, ружья, оставив без средств для выживания. Накупил книг по хантыйской мифологии. Изучил биографии более 400 художников-авангардистов. 20 кг литературы принес Денису Осокину. Первый вариант сценария «Трава Полина» — воздушное трогательное стихотворение, веревочное кино (от веревочного театра, описанного в книжке «Ангелы революции»). Потом был еще сценарий «Записки чекиста» — мозаика из жизни ровесника века. В общем, много работы.

— Язык Осокина — чистая поэзия. Как ее снимать?

— Сценарий создан на основе реальных событий, в частности, Казымского восстания против советской власти. Но свойство слова Дениса Осокина — насыщение документальной истории волшебством, эротизмом. Я использовал в сценарии отрывки из семи его книг.

— Поясню для наших читателей, что «Ангелы революции» — многофигурная композиция. Пламенную революционерку Полину, отправленную на Север завоевывать сердца хантов, окружают рыцари в пыльных шлемах. У каждого из них — реальные прототипы?

— Мне необходимы были «предыстории» каждого персонажа. Был такой Смирнов — директор школы и культбазы у хантов. Был режиссер расстрелянного театра «Скатувэ» Освальд Глазунов (это история гибели Московского латышского театра). Есть у нас и условный Эйзенштейн. Я узнал, что Эйзенштейн на съемках фильма «Да здравствует Мексика!» в сцене казни использовал приговоренных к смерти солдат, и нашел кадр: лошадь падает на голову закопанного в землю человека. После такого удара выжить невозможно. Реального чекиста Захара Посохова в фильме я «пристроил» в НКВД…

— Реальность в твоем кино сплелась с легендами. Расскажи об истории с памятником Иуде, моделью которого оказался нищий священник.

— Есть документированное свидетельство: иностранный журналист в штабе Троцкого в подробностях описывает этот памятник: огромный Иуда с постамента грозит кулаком небу. Известно, что Троцкий возил с собой вагон современных скульптур, везде их устанавливал. И у нас в Екатеринбурге ваятель Эрьзя поставил памятник освобожденному пролетариату: на постаменте памятника Александру II устроил голого мужика. Люди крестились и плевали в него, потом символ «великого кузнеца мира» выбросили в реку.

— Не закружилась голова от объема материала? Ведь и главная претензия тех, кто не принимает фильм: всего слишком много, в этом непросто разобраться.

— А по-моему, это простая картина со сквозной историей. Структура, использованная еще в «Семи самураях» Куросавы. Половину фильма команда собирается, во второй, более лаконичной, — они совершают поступки и умирают.

— Ты еще «11 друзей Оушена» вспомни. Ты сознательно двигаешь свое фэнтези зигзагообразно, ныряешь во флешбэки… чтобы уйти от штампов?

— Наверное, потому, что мало учился режиссуре, во многом работаю интуитивно. Вот и получается каждый раз по-разному. Это касается и драматургии. С одной стороны, все жалуются, что зашли в тупик. Сюжеты повторяются, формы не меняются. При этом отвергают эксперимент, новый киноязык, поиск. Мне нравится что-то придумывать, иначе — скучно.

— В фильме ты используешь мифологию хантов и ненцев. Живы ли эти обряды вне фольклорных праздников?

— Они пытаются цепляться… но всё уже отчасти выглядит попсово.

— Как в той юрте, где ты узнал о восстании шаманов?

— Да… Держатся за игрушки свои, бисер, резьбу по кости, ровдугу (замша из оленьей шкуры). Культура жива еще у тех, кто занимается оленями. Но шаманская культура, общение с духами исчезли. Связь порвана. Ее не восстановить. Как-то мне сказали, что есть старая шаманка, но два месяца назад в -40 ушла в лес. И что-то никак не возвращается…

— Ну держи меня в курсе, вдруг вернется. Хочу спросить про стиль, подчеркнутую театральность, отстраненность.

— Я поклонник и коллекционер примитивной живописи. Вот откуда нарушение перспектив, композиции. Важный элемент — Мансийский кукольный театр, ставший основным референсом фильма. Театр, утраченный полностью. Мы возродили его по кадрам документального кино. Надо было снять сражение, начало так называемой Большой Самоедской войны. Перед приходом карательной экспедиции ханты построили ледяную крепость. Все сражение — гибель нескольких человек с обеих сторон. Однако потом начались репрессии. Хозяев чумов избивали, арестовывали, отнимали оленей и ружья. По нынешним меркам жертв немного, но ведь и хантов так мало, что в каждой семье появился свой пострадавший, погибший. Есть поразительный роман Еремея Айпина о том, как ханты облили водой оборонительные сооружения, создавая свою ледяную крепость. Как потом с помощью войск подавили Казымское восстание. И как все это снять? Был же уже и «Хозяин Чукотки», и множество фильмов о Севере…

— И тогда кульминационную сцену битвы ты разыграл с помощью марионеток.

— Я стал искать эти куклы, которые когда-то купил и кому-то подарил… не вспомнил. Пришлось заново возрождать умершее искусство мансийских марионеток.

— Твой фильм — один из способов сохранения «уходящей культуры». Удивительнее всего, что каждая из фантасмагорических историй имеет документальное обоснование (прием в партию с помощью пулемета, возведение памятника Иуде, «срисованного» со священника, сочинение авангардной музыки на терменвоксе, строительство первого революционного крематория). Какая из них тебя особенно поразила?

— Страшная судьба Латышского театра в Москве. Во время репетиций пришли за мужчинами… и расстреляли их. На премьере мужские роли играли женщины, а критики исходили ядом: слишком формалистично! Потом расстреляли актрис, билетеров, бухгалтера — на Бутовском полигоне. Была среди них и звезда немецкого театра и кино Мария Лейко. Была с гастролями в Москве, и режиссер Глазунов умолил ее поработать, обещая лучшие роли. Ее тоже убили в Бутове. Каждая сцена фильма основана на документе, некоторые кадры — восстановлены по фотографиям (например, награждение хантов знаками ГТО). Но я пытался уйти от клише революционных фильмов. Показать и революцию без штампов революционного кино (кумач, буденовки), и северные народы — без «фольклорных» клише (бубны, чумы, поедание сырого мяса). Мы сгущали краски. Помнишь, в сцене чаепития из самовара, на заднем плане идут красноармейцы. Так вот, в первой версии был кадр, когда обратно красноармейцы идут уже с крыльями, как ангелы.

— В твоем кино угадывается и параджановское влияние, а в сцене чаепития можно увидеть мотивы «Бумбараша»…

— Ну, значит, не удалось мне совсем освободиться от «влияний».

— И все же просмотр фильма — для меня захватывающего, для кого-то запутанного — требует сосредоточенности, внутренней работы. Значит, твоя аудитория заведомо ограничена. Как быть?

— С детства надо приучать смотреть разное кино. Простое и сложное. Наши дети уже не могут смотреть советские киносказки. Телевизионных дел мастера решили, что Роу, Птушко… устарели. Детских программ, подобных «Приходи, сказка», — нет. А зрителя, как культурное растение, надо растить, пестовать.

— Ты как-то заметил, что твой зритель в Италии, Франции.

— И в Швейцарии зал был переполнен. Представляешь, собирается просвещенная публика: знают композитора Арсения Авраамова, автора «Симфонии гудков». Интересуются стилем Флаэрти, автора кинопоэм о жизни эскимосов. Обнаруживают исторические и кинематографические параллели. Вот почему качество аудитории — проблема в первую очередь образования. Да вообще мы ничего не поменяем в стране, пока не займемся педагогикой. Даже если нам сказочно повезет: станет президентом какой-нибудь условный Гавел… его не поддержат. Поэтому все средства надо направить на образование. И начинать с обучения преподавателей. Чтобы было кому учить. Приглашать лучших преподавателей мира. А не бороться с высшим образованием.

— Фильм о конфликте между революционными авангардистами с кочевыми народами — еще и трагедия цивилизационного разрыва?

— «Малыш» Стругацких, которого я хочу экранизировать, тоже о невозможности контакта. Как можно понять другую цивилизацию, если не способен понять ребенка?

— Авангардисты силятся привить ненцам и хантам коммунизм, коллективизацию, супрематизм. Все это похоже на вторжение инопланетян. Этот неукротимый зуд просвещения других, навязывания своих ценностей…

— Вот почему это универсальная история всех времен, которую так хорошо понимают на Западе. О том же фильмы про индейцев, которым переселенцы путем их полного уничтожения «несут» свою культуру. А крестовые походы… А учиненный бельгийцами геноцид в Конго, когда «в интересах цивилизации и ради блага Бельгии» было уничтожено более 10 миллионов африканцев! Это кино и о цивилизационных разрывах, и о глобализации, и о своем уставе в чужом монастыре, и о том, что сложно договориться, но договариваться надо.

— Если перенести это неискоренимое желание поучать других на отдельную личность, стоит заметить: уверенный в себе, занятый делом человек не резонерствует, не оказывает давления на других. Закомплексованная нереализованная особь недоверчива, желает главенствовать-подавлять. И ведь революционерам мало сжигать себя — как у тебя в кино — в новом чудесном крематории, им бы огонь мировой революции разнести по всем странам…

— Безусловно. Но есть и обратная сторона прогресса, неукоснительно ведущего к уничтожению малых культур. Остановить этот процесс, увы, может лишь глобальная катастрофа, которая оборвет все связи. Самобытность сохранялась, пока все были «отдельно», внутри себя. Самолет, телефон, телевизор и, наконец, интернет… накинул одну сеть на планету, особенности национальных менталитетов стираются.

— Посмотришь твое кино и еще раз убедишься: трагифарс, фантасмагория — наши небеса обетованные. В настоящем и прошлом. Эффектные, в духе Малевича, футуристические гробы — сильная метафора.

— И гробы, и обсуждение первого крематория я взял из газет 1929 года. Церковь, из которой на наших глазах делается крематорий, — точная копия церкви в Донском монастыре. Это первый московский крематорий. Смотрится непостижимо, но не придраться, потому что всё запротоколировано. И да, все это фантастика на грани абсурда. Но, как говорили немецкие философы, вся мировая история есть затянувшийся и запутанный кошмар человечества.

Источник.