В прокат выходит фильм Владимира Бортко “О любви”. История Анны Карениной наших дней никак не хочет становиться на прочные экономические рельсы, замечает обозреватель “Огонька”. Автору, вероятно, хотелось поместить героиню в безвыходную ситуацию, чтобы показать, как законы капитализма с неизбежностью ставят ее перед жестоким моральным выбором
К этому фильму нет множества претензий, которые рецензент предъявляет в похожих случаях. Во-первых, режиссер снимает про “наше время”, что теперь большая редкость. Во-вторых, это про любовь, причем всё вполне жизненно: и страсть, и расчет, и распавшиеся в результате семьи. Добавим, что режиссеру также удалось создать “противоречивые характеры” — все участники любовного треугольника по-своему несчастны, “хороших” или “плохих” тут нет. Автор признается, что хотел сделать историю “про Анну Каренину XXI века” и чуть-чуть еще добавить Ибсена. Диалоги — слабое место любого российского фильма; конечно, в жизни люди так искрометно, как в этом фильме, не разговаривают, но лучше так, чем никак. Наконец, автор заканчивает историю сознательно “ничем”, что довольно неожиданно для российского кино, которое привыкло к обязательной громкой развязке, а тут такой как раз философский финал.
В общем, нельзя уличить фильм в какой-то общей неправде, но все равно что-то в этом фильме не так. Какая-то исходная точка, один элемент неубедителен — и из-за этого, как из-за единственной трещины в опоре, вся конструкция ходит ходуном.
Размышляя, ты понимаешь, что это за деталь. То, что, собственно, и приводит героев к неразрешимой дилемме; то, что ставит их перед моральным выбором; то, что в итоге сводит их, ссорит, мирит или разводит. Эта самая гайка сюжета — ипотека, которую молодая семья (он — преподаватель, она — студентка) взяла и задолженность по которой ставит семью перед жестоким моральным выбором. При этом живет пара в исторической части Петербурга. Старинный массивный дом, обжитый, хочется сказать, в течение веков — на первой-второй линии, как говорят в Петербурге. Не самое типичное жилье для ипотечника, причем если учесть, что зарабатывает в семье только муж. Но, может быть, пара перед этим совершила какой-то сложный обмен?.. Продала свою квартиру, чтобы купить более дорогую, в центре, и для этого взяла ипотеку?.. Тоже не клеится — с учетом зарплаты преподавателя. Или, может быть, герой взял ипотеку на первичном рынке — а пока дом построят, они с женой живут в родительском доме (с мамой)? Сплошные загадки. В фильме это никак не проясняют.
Причем этой неясности было бы элементарно избежать: поселить героев с самого начала на окраину города, а то и дальше — в Пушкин, Сестрорецк, Красное Село… (и съемки обошлись бы дешевле). Но тогда режиссеру нужно было бы показать непарадный, хрущевско-панельный пригород. А разве может сегодня режиссер за государственные деньги, снимая в Петербурге, показать что-то, кроме привычной красоты — постоянно мелькающих в фильмах знаменитых каналов и мостов в историческом центре?..
Но все это, по мнению режиссера, детали. Если бы мы лично высказали ему эти претензии, он наверняка бы рассердился и ответил бы в своей резкой манере — что мы ничего не поняли, что его фильм совсем про другое. Это понятно, он про человека, но ведь мы хотим поставить себя на место героев. А чтобы поверить в происходящее, чтоб узнать себя в них, обстоятельства должны быть правдоподобны. Тем более что на них все базируется, на этом самом квартирном вопросе.
Мы не знаем, сталкивался ли сам режиссер Бортко с ипотекой. Но зато он наверняка слышал про нее от других (учитывая, что он депутат Госдумы от КПРФ): что она разрушает семьи, губит человека, что она — символ закабаления. Кстати, у режиссера Александра Прошкина (“Райские кущи”, 2015) похожий экономический инструмент — ссуда — тоже играет роль разлучницы, мотора повествования и причины разрушения личности. Ипотека, вероятно, представляется русскому режиссеру мифологическим чудовищем, которое обладает собственной злой волей и символизирует несправедливость как таковую (хотя никакой альтернативы этому экономическому инструменту не придумано и им вполне успешно пользуются миллионы людей). Вот как снег на голову приходит страшное письмо из банка о задолженности, но нам опять не объясняют толком: как герои, люди с высшим образованием, довели ситуацию до крайности?
Это все по мысли автора тоже неважно. Автор пытается представить дело так, что обычно ипотека этим и закачивается, в жестоком мире, где правит капитал. Марксистский подход все-таки чувствуется в анамнезе этой истории. Это как формула “нищета в буржуазном обществе толкает женщину на панель” или как вопиющие примеры эксплуатации рабочих, которые приводит Маркс в “Капитале” и которые изменились уже к выходу его четвертого тома, но продолжали быть для советского марксизма-ленинизма базовыми, фундаментальными.
Автору, вероятно, хотелось поместить героиню в безвыходную ситуацию нашего времени, чтобы показать, как законы капитализма с неизбежностью ставят ее перед жестоким моральным выбором. И по той же причине все в результате несчастливы, даже если и добились своего. Но безвыходности как раз при всем желании и не получается. Наоборот, масса возможностей открывается для героини с каждым новым ходом. Владимир Бортко, как и его коллеги по старой режиссерской школе — Прошкин, Михалков, Кончаловский, Говорухин,— сами давно живут совсем в других экономических условиях, но они зачем-то страстно хотят снимать и говорить про “нужды простого человека”, не зная, как правило, реальностей этой жизни. Есть подозрение, что режиссера Бортко на самом деле волнует именно проблема неравенства, расслоения общества и, казалось, почему бы об этом ему не снять фильм?.. Но конечно же нет, во всяком случае, не за государственные деньги. И поэтому режиссер решает снимать кино про “сильную женщину”.
При этом — парадокс — автору удалось сделать мощный, как уже было сказано, финал, в котором он вроде бы иронически препарирует катастрофические развязки сюжетов XIX или XX века, показывая нам, что катастрофа XXI века — это именно то, что любая человеческая драма заканчивается “ничем”, внутренним опустошением. Вот так этот финал и высится одиноким памятником хорошему замыслу.
