2 сентября открылся 72 Венецианский фестиваль. «Безродные дети» Кэри Фукунаги, «Франкофония» Александра Сокурова, «Зима в огне» Евгения Афинеевского, «Ранняя зима» Майкла Роу – в первом репортаже Зары Абдуллаевой.
Первые дни Венецианской мостры сложились в сюжет, проинтерпретированный в разной тональности и стилистике, но который, видимо, вскоре рассеется. Вряд ли случайно открывать официальную программу выпало фильму Кэри Фукунага «Безродные дети» (“Beasts of no nation”) по роману нигерийского писателя Uzodinma Iweala o гражданской войне в Западной Африке, в которой участвуют дети-воины под руководством ослепленных яростью команданте. Фукунага снимал и был исполнительным продюсером первого сезона “True detective”. Не гениального сериала, но приличного, чего не скажешь о втором сезоне, где он уже не участвовал. В длиннющей эпопее про народных мстителей (в Нигерии правит беспощадная военная хунта) он, режиссер, сценарист и оператор «Безродных зверей», открылся как автор спекулятивный и – экспрессивный. Бедные, несчастные дети, потерявшие во время адской бойни родителей, лишаются невинности, проходя обряд инициации в «становлении животными». Насилие и изнасилования, поголовное истребление мирных жителей – ведь мир, как известно и как обучает малолеток их военком, – делится на беспрекословных исполнителей приказа и лидеров.
Это разделение в фильме Фукунага способствует вырождению нации, а не ее рождению. Однако конфликт, риторика фильма и «обезумевшая» (в кровавых разборках) камера не отменяет упоение насилием зрителей и персонажей. Но их праведный драйв в конце концов истребляет юных воителей – кого физически, а кого-то психически. Впрочем, для последних заготовлен в фильме реабилитационный центр. Все бы ничего, тем более сейчас, когда « мир вышел из-под контроля», как сказал арт-директор Мостры Альберто Барбера, представляя в интервью Variety фестивальные программы. Но Фукунага продемонстрировал слишком грубую работу, пусть ее однозначность и предсказуемость кумуфлируется сверхэнергичным действием. Иначе говоря, эмоциональным беспределом изображения унижения, пыток, страданий – чересчур эффектными и потому запрещенными приемами. Понадеемся, что Куарон, председатель жюри, не прельстится столь убойной кинематографической силой.
В первый же день после африканских страстей был показан и украинский внеконкурсный фильм Евгения Афинеевского «Зима в огне», сотканный из интервью и хроники, которую снимали двадцать восемь операторов. Зимний Майдан – не агитка и не артистический опус (в отличие от
«Майдана» Сергея Лозницы), а внятный портрет романтического периода революции. Очень важный коллективный портрет, очень страшный и очень вдохновенный. Если какой-нибудь иностранный гражданин не очень в курсе того, что же там «на самом деле было» в самом начале, за что боролись, как действительно рождалось беспримерное в постсоветском пространстве единство народа, то теперь этот зритель и гражданин своей страны будет знать, не путаясь в комментариях, мнениях «разных сторон», как возможно не сгнобить в себе чувство собственного достоинства. Для дальнейших – постреволюционных – исторических документов потребуются фильмы другие.
След-в-след прошел пресс-показ «Франкофонии» Александра Сокурова. Теперь в фокусе – «элегия» современного режиссера о Лувре в Париже – «открытом городе» периода оккупации. Но музей – лишь один из персонажей этого фильма. Сокуров реконструирует события сороковых годов, вызывает на экран навязчивые видения, не отпускающие автора в наши дни, приглашает актеров на роли Наполеона, Жожара, Меттерниха. Рассказывает о «тандеме» Жака Жожара, директора Лувра в опустевшей столице, с графом Вольфом Меттернихом, историком искусства и фашистом, не допустившем перевозки французских ценностей в Третий рейх, за что был переведен из Парижа на работу в Германии. Вот так. Один слой фильма – просветительский рассказ закадровым голосом режиссера для канала Арте.
Другой – беспокойный интерес Сокурова к родству европейских стран, связанных общей культурой, разделенных военными обстоятельствами. Его переживание европейскости связано, конечно, с сегодняшней российской ситуацией, хотя речь в «Франкофонии» – о давнишней вроде эпохе. Тогда был – разъясняет за кадром режиссер – один для европейских стран враг: советский большевизм. Теперь – а это понимают только соотечественники Сокурова – Европа с Америкой. Автор «Франкофонии» не сталкивает лбами фашизм со сталинизмом, хотя, когда появляются кадры ленинградской блокады (после «открытого города» Парижа) и Эрмитаж, сокровища которого были, конечно, как и из Лувра, вывезены, простые мысли о прошлом и настоящем исторческом моменте проигравших и победивших все-таки лезут в голову. Немец создал в оккупированном Париже Отдел охраны памятников и позаботился о том, чтобы замки, в которых «залегли» картины, не разрушались.
На пресс-конференции Александр Сокуров сказал, что формальное решение фильма его интересовало когда-то давно. Теперь – только смыслы, только «про что, почему; на сложные вопросы политики никаких ответов не имеют. А может, никогда не имели. Никакого обновления на основании истоического опыта не произошло. Как ответить на вопрос: можно ли сделать выбор между жизнью человека и спасением искусства? Единственное, что в силах режиссера, – обратиться к сердцу, душе зрителя, но не к разуму его. В разуме – сон». А еще предложил защищать национальное искусство и пожелал европейцам «не растворяться друг в друге, а беречь себя», свою отдельность, уникальность. Аплодисменты журналистов ждать себя не заставили.
Ну, а программа Venice Days открылась чудесным фильмом «Ранняя зима» (австралиец Майкл Роу получил в 2010-м каннскую «Золотую камеру» за дебют «Високосный год»). Камерная, подробная, внутренне напряженная – не эффектная, благородная режиссура. Муж с женой и двумя детьми проживают на задворках франкоязычной Канады и переживают раздирающую душу, притом нежнейшую повседневность, настигшую после их давних личных травм, которые никуда не делись и в настоящем времени тоже. Она (Сюзанна Клеман, сыгравшая в «Мамочке» Ксавье Долана) – русская эмигрантка. Он (изумительный Поль Дюсе), завязавший алкологик, потерявший в автокатастрофе по собственной вине жену и дочку, служит сторожем, нянькой, уборщиком в хосписе, а также является единственным верным другом одиноких умирающих. Никакой сентиментальности ни режиссер, ни актеры себе не позволяют. Роу снимает о сообщительности столь труднодоступной, но естественной, смешной, трогательной, людей очень разных, имеющих не похожий культурный социальный бэкграунд, странные привычки и привязанности. Они создают нюансированную непрерывность бытия в самой обыденной жизни, снятой в приглушенном свете, пронизанной тишайшим или внезапным драматизмом. Эта непрерывность обеспечивает фильму неподдельную, не формальную киногению и подлинность чувств, состояний хоть главных, хоть фоновых персонажей.
