Посмотрев малобюджетный дебют бывшей ассистентки Ларса фон Триера, Антон Долин готов сходу записать фильм в число классических.
“В дверь раздался страшный стук, был за дверью Бабадук». Был или не был? Они сидят вдвоем в спальне, им ужасно страшно: мать-одиночка и сын-первоклассник. По совести, остальных персонажей могло и не быть. Ее высокомерная сестра с чопорной дочуркой, дружелюбный коллега по работе (она сиделка в хосписе), пара чиновников из органов опеки, старая хромая соседка, даже муж, погибший в автокатастрофе в ту самую ночь, когда родился их первенец… Не призраки ли они все — как черно-белые силуэты из старых фильмов, мелькающие в телевизоре, постоянно включенном в доме и отвлекающем выдуманными ужасами от подлинного кошмара, который вот-вот постучится в дверь?
Когда-то Ингмар Бергман назвал лучшим режиссером в мире Андрея Тарковского: лишь ему одному удавалось так легко преодолевать границу между сном и явью. Много лет спустя их преемником себя объявил Ларс фон Триер, тоже достигнувший немалых успехов в труде по пробиванию брешей в реальности. В 2000 году австралийская актриса Дженнифер Кент посмотрела его «Танцующую в темноте» — фильм о том, как унылая повседневность выворачивается наизнанку в эскапистских мечтах; после этого Кент решила сменить профессию и посвятить себя режиссуре. Она напросилась к Триеру в стажерки, и он пригласил ее поработать на съемочную площадку «Догвиля». Десятилетием спустя на наш суд предъявлен «Бабадук» — по признанию критиков всего мира, самый мощный хоррор сезона. Как минимум в этом жанре Кент превзошла учителя, чей «Антихрист» по факту оказался не слишком страшным. А училась она хорошо. «Бабадук» — торжество искусства режиссуры, способного вылепить драму из пустяка, Кент — настоящий виртуоз, обходящаяся без музыкальных подсказок и дешевых эффектов. Ну и о том, где же грань между воображением и фактами, зритель будет гадать вплоть до финала.
Синефилия — грех не из тяжких, но из противных. Порой он лишает нас шанса на непосредственное восприятие искусства, ловя наш ум в сеть вольных или невольных реминисценций. Кент прекрасно понимает, что соригинальничать в области фильма ужасов почти невозможно — и сама бросает нам кость. Прямых и косвенных цитат здесь десятки, некоторые даже слишком очевидны — начиная с «Фауста в аду» Жоржа Мельеса, от которого принято отсчитывать этимологию жанра, до хрестоматийного «Призрака оперы» и, наконец, «Странной любви Марты Айверс», легендарного нуара Льюиса Майлстоуна. Но режиссер дает нам понять, что все культурные слои лишь праздничная обертка, под которой скрывается самое ценное: тот сгусток энергии страха и возбуждения, который мы нафантазируем себе сами, вылепим из фильма, если он даст нам для этого достойный материал. В этом конкретном случае — бука из детской книжки-раскладушки, невесть откуда взявшейся на полке спальни и, на беду, прочитанной невнимательной мамой излишне нервному ребенку на сон грядущий.
Бабадук, черный силуэт в крылатке и цилиндре, с длинными острыми когтями и разверзнутой пастью: кто он? Близкий родич гофмановского Песочного человека, он поразительным образом рифмуется и с русским Бабаем: интересно, слышала ли Кент о таком? Тот, описанный Далем как «детское пугало», согласно колыбельным, прятался под кроватью и забирал непослушных детей, не желавших ложиться спать. Недавно литературовед Олег Лекманов обратил внимание на странный глагол «бабачит» из стихотворения Мандельштама о Сталине: видимо, неологизм, но его смысл понятен читателю интуитивно и в пояснениях не нуждается. Точно так же «бабачит» Бабадук, в имени и голосе которого слышится повелительность и ритм иномирья, готового ворваться в наш дом. Каждый услышит в его призыве что-то свое. Мама (Эсси Дэвис) — чувство ответственности за гибель мужа и вину перед сыном, которому не хватает ее заботы; ребенок (Ной Уайзман) — свой страх перед внешним миром, обороняясь от которого он мастерит ловушки и оружие в лучших традициях «Одного дома». Вы, смотрящие, — что-то свое, о чем не скажете даже друг другу.
«Бабадук» ценен своей способностью говорить с каждым, вне зависимости от возраста, состояния психики и культурного бэкграунда. В этом он похож на величайшие фильмы ужасов, от «Психоза» Хичкока до «Изгоняющего дьявола» Фридкина (который уже превознес дебют Кент до небес), а пуще всех — на «Сияние» Кубрика. Только здесь уже нет папы, на которого можно все свалить. Противостоит матери с сыном материализовавшийся морок — не злая сущность, но черная дыра, вдруг открывшаяся в обоях за холодильником. Осветить этот мрак не сможет никакое сияние, даже магическое. Остается как-то с ним договориться, примириться и понять наконец, что оно — неотделимая часть тебя. Этот — почти умиротворяющий и по сути глубоко неординарный — вывод отличает «Бабадука» в лучшую сторону от бесчисленных малобюджетных хорроров, заполонивших большие и малые экраны в последние полтора десятилетия.
