«Левиафан» стал первым фильмом нового российского кино, который буквально взорвал наше общество
На экраны выходит фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Тот самый, что еще до первых официальных показов вызвал такую бурю эмоций в обществе, какую на моей памяти вызывали разве только «Покаяние», «Маленькая Вера» да «Россия, которую мы потеряли». Но те бури прошумели уже более четверти века назад. «Левиафан» же стал первым фильмом нового российского кино, который буквально взорвал наше общество. И даже расколол его. Осталось только понять: во имя чего?
Виной ли тому приз «Золотой глобус», триумфально завоеванный Звягинцевым в проклинаемой нами нынче Америке, или публика истосковалась по дерзким художественным прорывам, или помог «слив» пиратской, нецензурированной копии картины в интернет (в прокатной версии ленты в соответствии с распоряжением Минкульта матерная лексика заглушена), но только о «Левиафане» до официальной премьеры уже наслышаны, кажется, все. На сегодняшний день в интернете, по словам Звягинцева, фильм посмотрели 4 млн человек. Теперь настала очередь тех гурманов, кто привык смотреть кино на большом экране. А некоторые посмотрят фильм по второму разу, благо тираж «Левиафана» вырос за последние недели с 300 до 700 копий. Для авторского кино — своеобразный рекорд.
Впрочем, немало и тех, кто «Левиафана» не просто посмотрел, обсудил, а уже и осудил. Начиная от неизвестных широкой общественности православных экспертов, назвавших фильм клеветой на церковь, и до скандально известного депутата Милонова, потребовавшего у премьер-министра взыскать со Звягинцева потраченные на фильм государственные деньги. От главы Териберки Татьяны Трубилиной, перепутавшей документальное кино с игровым и запальчиво заявившей, что Звягинцев снял злую сатиру на жизнь и быт подведомственного ей поселка, до члена Общественной палаты Сергея Маркова, призвавшего режиссера встать на колени на Красной площади и просить прощения за антироссийский пасквиль…
Не побрезговал смотреть ворованную копию и лидер коммунистов Геннадий Зюганов. Посмотрев, обреченно констатировал, что «мрак, показанный в картине, деморализует и парализует». Цитирую: «Взята развалившаяся деревня в Мурманской области, и на этой чернухе показана якобы вся наша нынешняя жизнь». И неожиданный вывод: «Это не первый и не последний фильм, такую деревню можно где угодно найти». Да, с логикой у товарища Зюганова не очень. Если «такую деревню можно найти где угодно», значит, Звягинцев показал типичный срез нашей жизни. И тогда утверждения про навет и пасквиль — всего лишь навет на талантливый, острый, местами даже яростный фильм, показавший нашу жизнь без прикрас. А то мы с вами не встречали в жизни вороватых мэров и продажных судей! А то четверть населения страны не живет в ветхом жилье! А то в российской глубинке не стоят еще заброшенные, обезглавленные церкви, в одной из которых под пивко коротают вечера показанные в фильме подростки…
Что до сцен брутального пьянства, которые покоробили тонкий вкус министра культуры Владимира Мединского, то мне они тоже показались в фильме чрезмерными. Но не будем забывать, что Россия, увы, стабильно занимает место в первой пятерке стран с наиболее высоким уровнем потребления алкоголя — более 15 литров спирта на душу населения в год. Хотя медики знают: больше 8 литров на нос уже грозит вырождением нации. Так что и с этой стороны клеветой на чистый облик российского труженика фильм назвать трудно…
Да и вообще, откуда взялась эта набирающая силу приверженность клеймить всякое критическое высказывание о нашей любимой стране столь страшными словами, как «пасквиль на Россию», «прозападная агитка», «антипутинский заказ»? Фильм Звягинцева можно назвать антироссийским в той мере, в какой антироссийскими покажутся иным недалеким людям страшные в своей обыденной правде повести Чехова «Мужики», «В овраге», «Палата № 6»…
«Всюду палата № 6. Это Россия», — заключил Николай Лесков, прочитав чеховский шедевр. Но разве придет кому-нибудь в голову именовать Антона Павловича антироссийским писателем? Или Гоголя, который вывел в своих произведениях целую галерею мздоимцев, казнокрадов и прочих «мертвых душ»? Или Салтыкова-Щедрина, который населил город Глупов сплошь «кувшинными рылами»? Или Лермонтова, написавшего не только «Бородино», но и «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ»? Можно ли считать очернением российской армии «Поединок» Куприна? Не является ли пасквилем на крестьянство повесть «Деревня» нобелевского лауреата Ивана Бунина? Я уж не говорю про Пильняка, Зощенко, Платонова, Шаламова, Мандельштама, Пастернака, Солженицына и других преследуемых, а то и сгинувших в лагерях советских писателей, которые, уверен, были куда более горячими патриотами, чем нынешние защитники «незамутненного образа страны».
«Нужно, чтобы общество осознало себя и ужаснулось», — читаем в упоминавшейся «Палате № 6». Это, если угодно, и была сверхзадача Чехова в повести, которая не сулила читателям пресловутого «света в конце тоннеля». В известном смысле режиссер ставил перед собой в «Левиафане» ту же задачу: чтобы общество узнало себя в зеркале, ужаснулось и обрело волю для переустройства жизни. Главный герой фильма — автомеханик Николай (Алексей Серебряков), пытаясь бороться против Левиафана, этой бездушной государственной машины, в итоге теряет все: жену (Елена Лядова), сына (Сергей Походаев), друга (Владимир Вдовиченков), дом, свободу…
К финалу лента Звягинцева возвышается до высот трагедии. В соответствии с законами жанра зрителям надо выстрадать этот честный, горький, без счастливого финала фильм. И выйти из зала с пережившей катарсис и оттого просветленной душой.
обозреватель «Труда»
