«Кинотавр» переплавляет прозу жизни и ее мифологию
Если в конкурсе фестиваля есть хотя бы пара сильных работ, можно и фестиваль, и кинематографический год счесть сложившимися. На «Кинотавре-2015» такие картины были. Прежде всего это «Ангелы революции» Алексея Федорченко и «Страна Оз» Сигарева. И уже неважно, как оценивает их жюри.
Парадокс, выявивший странную тенденцию. Традиционно в самой спорной экспериментальной секции «Короткий метр» преобладали пусть шероховатые, но лабораторные, поисковые работы. Главный же конкурс в последние годы определенно двигался от авторского кино к мейнстриму. В этом году все наоборот. Начинающие режиссеры ринулись завлекать зрителя (с подспудным желанием понравиться и будущему работодателю — продюсеру). Их опусы запросто мог бы показать телевизор. Самые яркие фильмы полнометражного конкурса являют собой более или менее удачные образцы арт-мейнстрима. Их невозможно заключить в жанровую камеру. Словно тесто из горшка, они вываливаются из жанра на все четыре стороны.
Идиоты
В вызвавшем ожесточенные споры «Тряпичном союзе» Михаила Местецкого три неформала заселяются к юному книгочею Ване на ветхую дачу. Взрывная арт-группа устраивает культурную революцию в отдельно взятом дачном поселке. Прототипом их «тряпичного союза» (еще вроде мягкого, непрочного — не титанового), скорей всего, послужило леворадикальное социофобское общество «Радек». Впрочем, фильм, просквоженный постмодернистским сознанием, построен как парад аттракционов, взрывной «коктейль Молотова». При этом режиссер рационально рассчитывает гомеопатические дозы взрывов, чтобы этим фейерверком привлечь молодую аудиторию. Роман взросления приперчен эксцентрикой, мистика декорирована психоделикой, ирония растушевана романтикой, а советские мифы вскипают на бульоне религиозных идей вроде исихазма и схимничества. По замыслу авторов, каждый в четверке затворников и революционеров ищет свое целеполагание, свой путь сопротивления. Андрей борется с вязкой социальной пошлятиной акциями (к примеру, отрыв головы памятнику Петра как «иностранному агенту»). Попов — безбашенный левый радикал и бомбист в душе, пытается победить природу с помощью глотания синих мух. Духоборец Петр бросает вызов небесам стоическим стоянием на столбе. Ваня — опьянен дружбой, верой в чудеса (вроде воскрешения гениев) и возможностью переустройства мира. Эпатаж как форма существования превращается в вирус, «мему» в духе Берроуза. Но нарезка из «бутербродов реальности», цирковые приемы «искусства вандализма» несут горечь и разрушение, точно так же как в триеровских «Идиотах», сделанных показательно простыми средствами.
Ангелы крематория
В «Ангелах революции», сочиненных Алексеем Федорченко по мотивам прозы своего постоянного соавтора Дениса Осокина, авангардисты, радикальные творцы отправляются в обскую тайгу утверждать среди хантов и лесных ненцев советскую власть через революционное искусство. Федорченко составляет свою пеструю мозаику, как широкоформатный метафизический портрет времени. Он монтирует мифологию этносов, живущих на намагниченных древней энергией территориях с социальной мифологией, примитивное искусство (которое он использует и как способ «показа событий») с историческим фактом. Самое вопиющее в этом трагическом балагане — титр: «Фильм основан на реальных событиях». Казымское восстание под руководством шаманов против советской власти, латышская театральная труппа в Москве (сначала расстреляли мужчин и играли только актрисы, потом пришли и за ними), прием в партию с помощью пулемета, демонстрация хантам объектов супрематизма, реконструкция храма в первый советский крематорий, где будут сжигать быстро и бесплатно, гробы в форме звезд и кубов Малевича…
В «Ангелах…» время бурлит, смешивая «культурные пласты», как в страшном сне археолога. Как в головах людей, не успевающих за дьявольским паровозом истории. «Вы живы?» — радостно спрашивает охранник вернувшуюся с поля брани героиню фильма Полину-Революцию. «Мы уже давно умерли, — мрачно отвечает она, — теперь пришли за вами». «Ангелы…» — не постмодернистский эксперимент, жонглирующий придуманными формами, это кинопоэма. Как и в мокьюментари «Первых на Луне», пространство истории осваивается чувственной памятью и необузданным воображением (основанном, впрочем, на погружении в архивный материал).
Снежное шоу «Ноль три»
Одно из самых целостных, убедительных высказываний — «Страна Оз».Уральский самородок Василий Сигарев, вынырнув из «черного молока» своих мрачных трагедий («Волчок», «Жить»), неожиданно для всех занырнул в пространство комедии. Причем новогодней.
Вы не поверите — романтической. Ну, конечно, в сигаревском представлении о том, что такое комедия. И романтика. И Новый год. В общем, нам обещали «Анти-Елки», мы их и получили. В прологе в стеклянной игрушке медленно кружится и падает снег… на пельмени. Героиня фильма Лена Шабадинова из Малой Ляли — примороженная «Му-му» (во всяком случае, поначалу), провинциальная снегурочка, бредущая по новогоднему Екатеринбургу в поисках улицы Трофорезов (там ларек, где повезло найти работу через сутки). А вместо вожделенной улицы Трофорезов (где, кстати, вместе со сменщиком-писателем, сыгранным соавтором Сигарева Андрей Ильенковым, ее ждет злобная, впавшая в алкоголически морок «Бастинда» — опасный, как русский бунт, алкаш в исполнении Баширова).
Она встретит странных обитателей изумрудной страны ОЗ (в данном случае название взывает к «Скорой помощи»). Водителя, наширенного наркотой (микробенефис Евгения Цыганова), кээспэшника в шапочке и с костром в телевизоре (блестящая работа Владимира Симонова), пивных люмпенов-элдэпээровцев и их заботливую мамашу, приторговывающую косметикой (Инна Чурикова), и, наконец, своего «Железного Дровосека» — Гошу Куценко в новогодней шапке с лампочками и в куртке «Сочи-2014».
Сигарев рассказывает про человеческую природу, в которой гадкое и возвышенное самым нелепым образом спаяны. Про уродов, которым невозможно не сочувствовать… потому что и они — люди. И странно ли, что в новогодней комедии есть дерьмо и поэзия, смех и смерть. Потому что российский Новый год — особенный. 10 дней нескончаемого и непредсказуемого угара. Из этого десятидневного коридора и выйдет-то не всякий. Инопланетная Лена-Элли (тут не может не вспомниться спилберговский E.T., рассматривающий землян с расширенными от изумления, но полными сочувствия глазами) в этом снежном шоу сыграна совершенно неузнаваемой Яной Трояновой, застегнувшей на все пуговицы свой бешеный темперамент, неистовость. Сигарев проводит параллель между наивной до идиотизма, простодушной Леной и Кабирией. И постепенно от встречи к встрече, от ударов моральных и физических — блеклая гусеница «просыпается», закуклившееся примороженное существо оживает, мудреет, напитывается полярными чувствами, оттаивает.
Весь этот житейский новогодний маскарад прописан на территории Екатеринбурга. Но за топонимией города-праздника, города-ада угадывается метафора страны. Здесь даже камео для Евгения Ройзмана придумали. Рядом с бредущей по шоссе Леной останавливается машина. «Садитесь, — предлагает водитель, — вы же замерзнете». «Не бойтесь, я — мэр» — успокаивает Ройзман. «Ага, — отвечает запуганная жительница Малой Ляли, — скажите еще — президент».
«Страна Оз» возвращает зрительскому кино авторское персональное пространство представлений, видений. Но в этом сугубо авторском взгляде каждый обнаружит много узнаваемых черт.
Между прозой и поэзией
Надо сказать, что и в тех фильмах «Кинотавра», которые вроде бы про реальность, проза жизни переплавляется в мифологию, метафору и поэзию кино. Минималистские «Чайки»Эллы Манжеевой — синтез мистической, буддистской отстраненности и быта с опорой на выразительный социальный подтекст. «Пионеры-герои» Натальи Кудряшовой — про 30-летних, последних детей советской империи Атлантиды, канувшей в прореху большой истории. Отважная и бескомпромиссная попытка молодого режиссера разобраться в тектонических сдвигах. «Спасение» Ивана Вырыпаева — медитативное роуд-муви с остроумнейшими, отчасти абсурдистскими диалогами о путешествии католической монахини в Тибет. О самопознании, о дистанции и взаимодействии разных культур и конфессий. Но в итоге все диалоги и визуальные рифмы — умопомрачительные пейзажи тибетских гор — складываются в сюжет про коммуникацию как единственно возможный способ существования. Вырыпаев любит цитировать далай-ламу ХIV: «Мы проделали долгий путь до Луны и обратно, но нам сложно перейти улицу, чтобы встретиться с новым соседом». В «Инсайте» Александр Котт историю о внезапно ослепшем юноше хочет превратить в притчу о соотношении реального мира и вымечтанного, воображаемого.
Все дело в балансе, в точности диалога между прозой и поэзией, документом и метафорой, реальностью и мифологией, историей и современностью. В карнавальной поэме Алексея Федорченко ангелы и демоны, герои и чудовища, труженики и жертвы агитпропа обмениваются масками. А все равно более всех жалко старушку на ходунках из документальной коды фильма, распевающую сегодня: «Меня мое сердце в тревожную даль зовет…» Оказывается, это та самая первая хантыйская девочка, родившаяся в Казымской культбазе.
