На экраны вышел фильм Петра Буслова “Родина”: о попытках отыскать Россию на чужбине “Огонек” поговорил с режиссером фильма

В центре повествования “Родины” — судьбы нескольких человек, в один и тот же момент оказавшихся в Индии, штат Гоа. Кто-то, как герои Андрея Смолякова и Любови Аксеновой,— неожиданно для себя. Кто-то, как персонажи Петра Федорова, Екатерины Волковой и Александра Робака,— банально приехав в отпуск. Но для каждого это путешествие не просто обернулось приключением, а стало опытом, кардинально изменившим жизнь и понимание своего места в мире.

— “Родина” — ваш четвертый по счету фильм. Только в одном из них — “Высоцкий. Спасибо, что живой” — вы выступили как приглашенный режиссер. Остальные — авторские картины, полностью вами придуманные…

— В “Высоцком” я тоже много придумал.

— Но сейчас не об этом, а о картинах, которые вами инициированы: “Бумер”, “Бумер. Фильм второй”, “Родина”. Во всех этих фильмах люди бегут: либо откуда-то, либо куда-то. Хотя некоторым персонажам “Родины” кажется, что они просто уезжают в отпуск.

— Я не называл бы это бегством. Это поиск — себя, смысла жизни, поиск ответов на вопросы, связанные с каким-то жизненным циклом. Если так — то весь жизненный путь является бегством, ну, или затяжным прыжком из одной точки в другую.

— Все герои “Родины”, направляясь в Гоа, понятия не имеют, что они в кризисе. Осознание приходит там. Это место — катализатор?

— Да, это место — катализатор, но дело в другом! Я уже много раз говорил, что совсем не снимал фильм о некоем единственном заповедном месте на земле, куда люди уезжают и что-то с ними там происходит. Полно таких мест! Это просто территория, где люди оказываются вне действия социума, где разорваны связи ежедневного существования. Где на смену электронному, цифровому миру, в котором мы живем, приходит другой — о котором мы давно забыли. И, конечно, возникает кризис. Потому что люди сталкиваются с голосом, который живет внутри них, а в обычной жизни часто подавляется.

— Как Гоа возник в вашей жизни?

— Я был приглашенным артистом в фильме моего друга еще по ВГИКу Ильи Хотиненко. Картина называлась “Зови меня Джинн”, снимали мы в Гоа зимой 2003-2004 годов.

— В 2003-м выходит ваш дебют, “Бумер”…

— Я действительно приехал тогда в Гоа на пике успеха, но любой пик предполагает спуск с вершины… И движение дальше. Я прилетел туда как артист, но как режиссер начал собирать впечатления — а их было много, понадобилось несколько лет, чтобы они были осознанны и вылились в фильм. Первое, что меня поразило,— количество невероятных судеб плюс грандиозная фактура, которую трудно найти в России. Сняв к тому моменту свой первый фильм, я искал новый фокус для камеры. И Гоа в этом смысле давал невероятные возможности. Постоянное солнце — как в Лос-Анджелесе, растительность, выжженная красная земля, добрые собаки, которые бегают по пляжу. Выжженные до костей индусы, и йоги, и белые люди, которые становились красными, потому что уснули на пляже после перелета… И, конечно, мне хотелось снять фильм, где вся эта фактура не превращалась бы в фон…

— Герои фильма похожи на людей, которых вы встречали?

— Конечно! Они похожи на людей, которых я встречал, они похожи на людей, которых мы видим здесь. Они среди нас.

— Почему “Родина”? Долгое время проект — а он задуман давно — назывался иначе.

— Потому что выкристаллизовался в это название, в эту идею. Так часто бывает — до того, как разбили тарелку в первый день съемок, настоящего названия нет — есть рабочее. Название “Флипаут” было субкультурное, оно заключало в себе этап сбора материала. Для меня фильм — это процесс. Законченным он стал три дня назад, когда я записал финальную прокатную копию. А до этого он жил, развивался и в какой-то момент стал для меня соответствовать названию “Родина”. Конечно, проекты могут быть разными, но я как-то опасаюсь фильмов, снятых по сценарию, на котором стоит точка и он является документом.

— Первый, черновой вариант “Флипаута” возник в 2008 году. Там было ощущение кризиса, и оно сейчас актуально. Но страна, в которой вы начинали писать сценарий тогда, опять отличается от той, в которой мы живем сейчас. И слово “Родина” произносится слишком часто — в пафосных и, наоборот, критических комбинациях… Вас это не смущает?

— Не смущает. Это не мое дело. Я занимаюсь своей профессией.

— В вашем фильме есть важный персонаж: индийский полицейский по имени Дипак. Человек, который совмещает в себе любовь к Ганди, коррупцию и четкие представления о том, что не надо вмешиваться в чужую карму, чтобы не испортить свою. Для Индии такие люди органичны?

— Герой фильма по имени Дипак — это сплав персонажа, написанного на бумаге, и реально существующих людей: полицейских, которых я видел в Гоа. И это невероятная игра актера Шива Субраманьяна, который смог пропустить все через себя, сделав это с огромной любовью к Индии, с пониманием, обойдясь без внутренней цензуры. Фактически он играет индийского бога Шиву. Даже имя его совпадает: Шив.

— Приглашая индийских актеров, вы давали им читать сценарий? Были комментарии, которые вас удивили и которые вы использовали?

— Комментариев не было никаких — в смысле, “ой, да вы не поняли нашу страну, да у нас так не бывает”! Это было четкое, кристальное понимание смысла. Они приходили подготовленные. Единственное, приходилось бороться с их преувеличенной манерой игры. У меня было несколько разговоров с индийцами об этом. Они объясняют, что кино в Индии еще отчасти существует на территории театра, балаганов, уличных выступлений, которые в стране до сих пор очень популярны. Конечно, они знают при этом и Станиславского, и Михаила Чехова.

— Вы этот фильм долго вынашивали, но быстро сняли. Со стороны кажется, что Индия — сплошной беспорядок. На самом деле там хорошо налажено кинопроизводство?

— У нас на площадке было 150 человек из Индии. Они очень профессиональны — до этого работали на “Миллионере из трущоб”, на других фильмах, и с ними действительно комфортно.

— Считается, что сейчас тема дауншифтинга пошла на спад. Это реальное явление — или модный медийный ярлык?

— Тот, кто уезжал по-настоящему, никогда не называл себя дауншифтером. Да и нет в Гоа на самом деле никаких дауншифтеров. Помните, как в фильме “Стиляги”? Я был в Америке, там нет стиляг… Дауншифтинг — фейк, и правильно сделали коллеги, что не стали так называть свой фильм. Что касается нашей картины, то мне очень важной кажется фраза, которую произносит полицейский Дипак: “Вопрос не в том, хочешь ты возвращаться на родину или не хочешь, а в том, что ты должен делать”.

— На одну из ключевых ролей — кислотного гуру “Космоса” вы выбрали актера русского происхождения, но давно живущего в Лос-Анджелесе и фактически здесь неизвестного — это Павел Лычников. Почему его? Роль колоритная, наверняка и здесь на нее нашлось бы много желающих среди российских актеров-звезд.

— И было много желающих. Но чутье подсказывало мне, что не надо брать на эту роль известного актера, за которым тянется шлейф уже сыгранных ролей. Космос — контркультурный персонаж, который живет в Гоа долгое время, кожей впитал эту жизнь, и я не мог пустить туда актера, о котором мы многое знаем по его предыдущим работам. Мне нужен был человек, много лет живущий вне России. У которого даже голос изменился, изменилась интонация, который легко заговорит на английском гоанском — это особый язык, его надо чувствовать.

— Персонаж по имени Космос напрямую связан с темой наркотиков. Понятно, что тема эта в фильме, действие которого происходит в Гоа, не может не прозвучать. И понятно, что она опасная и очень деликатная. Сложно было пройти по грани, чтобы фильм оставался правдивым и при этом его не обвинили бы в пропаганде наркотиков?

— Это действительно сложно. Но все ответы и объяснения будут банальными. Тот же “Высоцкий”, тот же окружающий нас мир, то же место, где мы сидим (одно из московских кафе.— “О”), да и у 50 процентов людей, которые проходят сейчас мимо по улице, есть что-то запрещенное. Как мы с этим живем, что думаем по этому поводу,— уже другой вопрос. Можно сколько угодно отводить глазки: ой, мы про это не знаем, но это так. Как с этим разобраться? Мир противоречив, и на этом построен наш фильм.

— У вас все фильмы были коммерчески успешными. Для вас важно, чтобы их посмотрело много людей? Или важен сам факт высказывания — кто услышит, тот услышит? Реакция на первый показ, в рамках “Кинотавра”, была противоречивой. Вас это расстроило?

— Я в этом проекте выступаю и как режиссер, и как один из продюсеров. Как режиссер я уверен, что фильм уйдет из столиц в города страны и будет жить долго. Как продюсер понимаю, что картина стоит в прокатной сетке не в самой благоприятной конфигурации, что сейчас непростая ситуация в связи с кризисом и падением покупательной способности, что сложная ситуация с рекламной кампанией, когда нет реальных средств, чтобы вкачать в наш фильм. Рядом мощнейшие американские конкуренты, в продвижение которых вбухана такая копейка, что для того чтобы их перебить, нам с продюсером Сергеем Сельяновым надо несколько лет не снимать фильмы, поскольку все средства уйдут на рекламную кампанию…

— На этот фильм ушло в общей сложности лет восемь. На новый понадобится столько же времени?

— У нас есть проект с Сергеем Сельяновым — он исторический, сложный и, конечно, процесс подготовки будет долгим. Но не таким, как в этот раз. Но “Родина” — самый мой фильм, который… не могу подобрать слово… Да, “самый мой” после “Бумера”.