Эмоции, которые вызывает “Великая стена” Чжан Имоу, сродни “ужасу в Давосе”, который испытал Анатолий Чубайс, услышав на открытии форума гимн свободному рынку в исполнениии партийно-государственного лидера КНР Си Цзиньпина в то самое время, как новый лидер свободного мира Дональд Трамп произносил в США протекционистские речи.
Дело не в сравнительных достоинствах плановой экономики и произвола “невидимой руки рынка”, а в том, что актеры всемирно-исторического значения, издеваясь над мировым разумом, начинают нести что-то, категорически противоречащее их амплуа. Вот и в случае с Чжан Имоу хочется перепроверить, действительно ли самый знаменитый китайский режиссер снял это фэнтези, действие которого разыгрывается в XI веке,— самый дорогой фильм в истории китайского кино. Может быть, это какой-нибудь другой Чжан Имоу, младший? Сын или скорее внук настоящего Чжан, испорченный компьютерными играми, капризный китайский “мажор”? Нет, тот самый.
Тот самый Чжан Имоу, которого мировая кинообщественность дважды признала лицом китайского кино, пригласив представительствовать за Поднебесную в киноальманахах “Люмьер и компания” (1995) и “У каждого свое кино” (2007).
Тот самый Чжан Имоу, чьи холодные, но мощные, сентиментально-жестокие драмы (“Зажги красный фонарь”, 1991; “Жить”, 1994; “Шанхайская триада”, 1995; “Цветы войны”, 2011) летописали страшную историю Китая ХХ века. Совмещали голливудский размах с дидактизмом социалистического реализма, чьи незамысловатые, но действенные механизмы китайская культура не спешит исключить из своего арсенала.
Тот самый Чжан Имоу, который считается главным экспертом по тяжкой доле китайской женщины и черпает вдохновение в воспоминаниях о “культурной революции”, сославшей его на перевоспитание в деревню (“Под ветвями боярышника”, 2010; “Возвращение”, 2014).
Тот самый Чжан Имоу, который, обращаясь к средневековой истории и мифологии Китая, как изощренный каллиграф, чертил кровью героев иероглифы любви и смерти (“Дом летающих кинжалов”, 2004). Слагал изощренную, напоминающую о плетениях Акутагавы и Борхеса притчу о великом таинстве тирании, непостижимом для простых смертных, почему-то порой не желающих умирать во имя тирана (“Герой”, 2002).
Наконец, тот самый Чжан Имоу, который собрал уникальный домашний “зоопарк” призов: золотого и серебряного медведей Берлинского фестиваля, двух золотых и одного серебряного венецианских львов, двух золотых петухов (это высший китайский национальный киноприз).
Зато китайское воинство “Безымянного ордена”, раз в 60 лет отбивающее на протяжении уже двух тысячелетий атаки тварей на Великую стену, радует глаз разнообразием. Пехотинцев легко узнать по фиолетовому окрасу одежд. Лучников — по красному, девушек из спецназа “Журавли” — по синему. Черный — цвет “черного пороха”, охота за секретом которого привела в Китай и закинула в ряды защитников стены двух европейских авантюристов: Уиллема (Мэтт Деймон) и Перо (Педро Паскаль).
Что они все помешались, что ли, в этом сезоне на европейских дуэтах, вписавшихся в дальневосточные средневековые блудняки? Сначала Мартин Скорсезе со своими иезуитами в “Молчании”, теперь вот Чжан Имоу.
Мораль проста и давно известна. “Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род, / Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?” Особенно если один из сильных — красотка Линь (Цзин Тянь), предводительствующая войсками ордена.
Впрочем, есть вещь еще более поразительная, чем то, что этот неприхотливый мультик снял Чжан Имоу: над сценарием трудились шесть человек.
В голову приходит спасительная для репутации Чжан Имоу версия. А что, если самый известный китайский режиссер просто-напросто снял самую дорогую видеоигру для своего м-а-а-аленького внука. А она по недосмотру попала на киноэкраны.
