Художественный руководитель знаменитого екатеринбургского «Коляда-театра» Николай Коляда недавно попробовал себя в необычном амплуа — сыграл бомжа в новом фильме Сергея Лозницы под рабочим названием «Кроткая». В интервью Ольге Галицкой Коляда рассказал о своей кинороли, о том, почему Пушкину точно понравилась бы его постановка «Пиковой дамы», и о том, каким должен быть современный театр.
О Сергее Лознице
– Как получилось, что вы решили сняться в кино?
– Весной мне позвонила Мария Бейкер, помощница и продюсер Сергея Лозницы. Сказала, что они зовут десять моих артистов в новый фильм Сергея, в том числе Василину Маковцеву, ведущую актрису «Коляда-театра». Нужно договориться, когда я смогу их отпустить на съемки. Обрадовался я ужасно. Лозница великий режиссер. Я ему сказал: «Без проблем. Репертуар так подстроим, чтобы всем было удобно». Василина, которую позвали на главную роль, удивилась, что настолько легко со всем разобрались. Со столичными артистами всегда все сложно, как мне говорили. А мы Василину на два месяца отпустили, по поводу остальных тоже все быстро решили. А потом Сергей, может быть, из вежливости, решил и меня позвать. Прислали сценарий. Роль совсем небольшая – какой-то дедушка-алкоголик зимой везет бутылки сдавать, ругается без конца на власть, всем недоволен. Я хмыкнул, но согласился, прилетел, интересно же.
– Где проходили съемки?
– В Даугавпилсе. Это хоть и Латвия, но никакой не Запад абсолютно. Советский Союз, осколок его. Запущенный город, где было когда-то триста тысяч населения, а сейчас осталось примерно восемьдесят. Все уехали, а поскольку он совершенно русскоязычный, советский такой город, то латыши махнули на него рукой: ну вас к черту, разбирайтесь сами. Жители там мечтают вернуться в СССР, хотят присоединиться к России. Пьяных море на улице, пьют по-страшному, видимо, работы нет, трудно ее найти. Градообразующее предприятие в Даугавпилсе – тюрьма «Белый лебедь», в ней почти все и работают, кому удалось пристроиться. Или сидят. А Лозница как раз снимает фильм про тюрьму, про то, как эта кроткая, безропотная молодая женщина идет туда навестить мужа и встречает одного персонажа, третьего, четвертого, целую вереницу разных людей. У всех актеров маленькие роли, крошечные эпизоды, у Лии Ахеджаковой небольшая роль. Главная, сквозная роль только у нашей Василины Маковцевой.
О перевоплощении в бомжа
– «Кроткая» – это по Достоевскому?
– Нет. Может, мотивы Достоевского там и есть, но это все сегодня, сейчас. Сергей сам написал сценарий, придумал всю историю.
– Пришлось учить чужой текст?
– Мне хотелось свою роль досочинить, но я немного побаивался, думал, что ж я буду переписывать, неудобно. Все-таки спросил: можно я слегка переделаю? Сергей говорит: «Конечно! Давай-давай, пиши!» В общем, я все придумал под себя, чтоб текст легче ложился на губы. Сам нашел себе костюм, женскую майку напялил. Там весело было. Пока съемочная группа готовилась, оператор свет выставлял, я пошел к магазину, начал рыться в урне, достал бутылки. Мужик какой-то смотрит на меня, говорит: «сука, б…, бомжара, все бутылки забрал». А Василина за углом стояла, она мне после рассказала, как местные реагировали, я давай ржать: знали бы они, что это заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат международной премии имени Станиславского побирается. Смеялись мы там много.
– Что в самом вашем эпизоде происходило?
– Собрал я бутылки, пошел к колонке, начал эти бутылки мыть. У Лозницы по сценарию мой персонаж в луже бутылки полощет. Я говорю: слушай, давай колонку поставим. Где только мы ее найдем? Сергей смеется: «Коля, это же кино! Мы все построим, что нужно, ты чего!» Меня загримировали, поставили колонку, начал я чистить бутылки от золотинок, видел не раз, как это делают бездомные. Оператор снимает. Вдруг подъезжает машина, открывается окно, и мужик, не понимая, что тут киногруппа работает, начинает орать на меня: «Мусор-то развел, б…, кто убирать будет, б… , давай убирай на х…» . А они все это снимают. Я рот раскрыл, ничего сказать не могу, но это было так смешно. Вот как-то так я перевоплотился, убедил, что настоящий бомж.
О радостных встречах
– Чем еще запомнились съемки?
– Ужасно был рад встрече с Лией Ахеджаковой. Нас Сергей и Маша Бейкер позвали в ресторан, а мы с Лией четыре часа только друг с другом ля-ля, ля-ля, все на свете обсудили, не могли наговориться. Пришлось извиняться: давно не виделись. Потом с Розой Хайруллиной долго болтали, мы тоже с ней друзья. Но самое главное, конечно, я посмотрел минут пятнадцать отснятого материала, Сергей мне показал, и я очень доволен своими актерами.
Замечательные все – Сергей Федоров, Антон Макушин, Алиса Кравцова, Костя Итунин, Сергей Колесов, Света Колесова, его жена. Про нее вообще мне сказали: «Светка – это золото». В нее все влюбились. Да и во всех моих тоже.
Спрашиваю Сергея: хоть не подвели меня? А он смотрит своими огромными голубыми глазами: «Коля! О чем ты говоришь?! Такие артисты, такие артисты!». Мне это сладкий мед на сердце! Приятно. Я их воспитал, все по десять-пятнадцать лет работают у меня в театре, хочется, чтобы они прозвучали, чтобы каждый режиссер был ими доволен.
Мне говорили про московских артистов, что они начинают допытываться на площадке, какая у них сверхзадача, что они тут делают, еще что-нибудь. Мои ничего не спрашивают. Они так научены – текст знаешь, вперед!
Я им всегда говорю – читайте пьесу, в ней все написано. И тут они очень лихо со всем справились.
– А про что фильм будет, уже можно определенно сказать?
– Фильм про Россию. Вот идет человек со своей бедой, встречает разных людей, в конце сценария некая фантасмагория написана. А что уж Сергей в итоге сделает, не знаю. Фильм ведь после съемок рождается, за монтажным столом. Клей, ножницы – главные инструменты. Что получится, увидим.
– Когда?
– Будущей весной. Может быть, премьера будет на Каннском фестивале.
– Вот будет круто, если «Коляда-театр» выйдет на Круазетт!
– Почему бы и нет? У нас же Сережка Колесов ездил в Канны с фильмом «В тумане». Мы ему рубашку выбирали всем театром, зубы вставляли. Он с севера, у него с зубами плохо, но все сделали, помогли ему. А потом сидели, смотрели в интернете прямую трансляцию. Идет по красной каннской дорожке наш Серега, в рубашке, которую ему искали всем городом, чтоб необычная была и красивая. Потом фотосессия, человек триста фотографов щелк-щелк. Это и смешно вроде, но и гордость берет: знай наших!
– Коля, у вас никогда не было желания самому снять кино?
– Нет. Это другое совсем искусство, я думаю, что не смогу. Потому что непонятно, как это все сложить. Театр – иное дело, там все живое, каждый день можно что-то менять. Вот Вася Сигарев снимает фильмы, у него получается, как-то он этому научился. Но они с Янкой (Яна Троянова. – О. Г.) смотрят много фильмов, я знаю. Он погружен в это. А у меня театр на первом месте, да и на всех остальных тоже.
О премьере «Пиковой дамы»
– Как рождается образ спектакля? Говорят, в вашей премьере «Пиковая дама» основа оформления – стеклянные банки. Почему?
– «Пиковая дама» у нас получилась роскошная. А было так. Я на даче однажды мыл банки. Рука не пролезает в трехлитровую банку, я ее тряс, чтобы мыльная пена разошлась. Смотрел на эту пену и думал: как красиво, надо как-нибудь в спектакле использовать. На первую репетицию привез из магазина сто банок стеклянных, заставил моих работников сцены налить туда разноцветной воды с гуашью, велел артистам ходить с этими банками и трясти их. Получилось так красиво! Просто невероятно. Какая-то многозначность в этом. Не знаю, откуда взялось, что мне в башку ударило, но красиво невозможно. А главное – артисты, конечно. Графиню играют Татьяна Бунькова и Вера Цвиткис. Германн – Олег Ягодин. Пьеса написана на двух языках – русском и немецком. Я долго жил в Германии и свободно знаю немецкий.
– Зачем понадобились два языка?
– У Пушкина сказано, что Германн из обрусевших немцев.
Все при нем восторгаются Германией, а шепотом между собой ругают: дерьмо эта Германия, люди там – барахло. И все время смеются над Германном, подначивают его, но и побаиваются – иностранец. Ну, как у нас часто бывает.
Он все время говорит по-немецки, но пьеса таким образом сделана, что понятно все, что он произносит. Когда Германн приходит во втором действии к графине, он сначала по-немецки к ней обращается: «Не пугайтесь». Бетховен звучит, естественно. И вдруг Германн начинает говорить на чистом русском языке: «Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь! Я не имею намерения вредить вам; я пришел умолять вас об одной милости. Если когда-нибудь в вас билось сердце при виде новорожденного сына, если вы знаете что такое мать, откройте мне эту тайну. Прошу вас, умоляю!»
Он это так делает, Ягодин, просто туши свет. Весь зрительный зал рыдает. Германн у нас сначала в шапке ходит, в валенках, невзрачный такой, и вдруг это чмо становится красивым человеком, и его немыслимо жалко.
Потому что он отчаянно надеется только на волшебство, на чудо, ждет, что эти три карты его спасут, сделают счастливым.
Сцена грандиозная получилась. А потом он в безумстве хватает одну банку и разбивает вдребезги: «Старая ведьма! Я заставлю тебя говорить!» Форму спектакля, сложную достаточно, артисты заполняют нервами, кровью, эмоциями, я очень доволен этой работой.
О квартирном вопросе
– Коля, а это правда, что на квартиры для артистов и сотрудников вы тратите чуть ли не все свои заработки?
– Случается такое, но театр и сам неплохо зарабатывает. Купил театру десять квартир. Летом одну приобрел за два миллиона 100 тысяч рублей. А недавно взял ипотеку и еще одну купил – за два с половиной миллиона рублей.
– То есть добровольно повесили на себя ипотеку, чтобы кому-то в театре подарить квартиру?
– И что? Зато у меня одна девочка, которую мне надо обязательно в театре задержать, а то она выйдет замуж и уедет, теперь продолжит работать. Квартира ее остановит, я знаю. Она моя помощница, мой заместитель. верный, нужный человек. Сделал первый взнос за ее будущее жилье в новом доме, остальное вытянем, сдюжим, ничего страшного. Да и что такое деньги? Ведь это же бумага нарезанная. К тому же они уходят и приходят. Вчера вот взнос сделал, а сегодня сообщили, что тысячу евро вместе с призом мне вручат. В Польше был фестиваль комедии в Тарнове, там «Женитьба», которую я поставил в Катовице, получила четыре награды. И меня премировали как лучшего режиссера. В Польше! Лучший режиссер – русский. В России ни на одном фестивале не получал, а в Польше уже во второй раз такая награда. Еще в театре у Бориса Мильграма будут ставить мою старую-престарую пьесу «Селестина», в которой когда-то Ахеджакова играла в Современнике. Тоже какие-то деньги. А совсем новую пьесу «Змея золотая» в Пермском ТЮЗе начали репетировать. Так что выкрутимся. Сейчас заехал в свой театр, там параллельно в двух залах идут спектакли, сбор за вечер 83 тысяч рублей. Извините, это очень большие деньги. Если будем и дальше столько зарабатывать, справимся со всеми расходами.
О современном театре
– Каким образом «Коляда-театр» научился зарабатывать?
– Часто слышу разговоры, что театр не может себя окупить. Сразу вскипаю: ну что вы врете! Значит, плохие спектакли играете. Продукт предлагаете неликвидный, не привлекающий публику. Надо делать качественное шоу для ума и для сердца. Человек приходит в театр после работы, был нелегкий день, а его по башке бьют, бьют: все плохо, ужасно, скоро подохнешь. А если хотят развеселить, то как-то совсем уж тупо. Или показывают классику как нечто застывшее и никому не нужное.
– Сейчас же без конца твердят о надругательстве над классическими произведениями, защищают от вольностей и трактовок. Как с этим быть?
– Не знаю. Уверен в одном: театр должен быть живым, современным. Думаю, Пушкин был бы доволен «Пиковой дамой», которую я поставил. Потому что из этой крошечной повести мы вытянули главное – сострадание к маленькому человеку, смешному, жалкому, в плену заблуждений. Мысль у каждого возникает после спектакля: не надейся на чудо. Вечная и современная мысль! Не лежи на диване, уткнувшись в фейсбук, ругая всех подряд, рассуждая, как все плохо, какие все кругом продажные и бесчестные, что ничего хорошего нет, один мрак кругом. Заставь себя встать, сделай сам что-нибудь. Хоть пол вымой, уже лучше станет. Ну что, только у нас разве несправедливостей полно? Так всегда было и долго еще будет. Если ты жив и здоров, целы голова, руки-ноги, ты не немощный, не инвалид, не больной, не совсем еще старик, то не впадай в апатию, иди работай. Пораскинь мозгами, придумай, как себе помочь и быть полезным другим людям. Да, нелегко. Мне тоже трудно. У нас пятьдесят актеров, а всего в театре сто человек, их же надо кормить, обеспечивать, делать так, чтобы им хотелось заниматься этим нелегким, но счастливым делом, которое называется «Коляда-театр».
