В России продолжается прокат картины «Белый бог» венгерского режиссера Корнела Мундруцу, чья мировая премьера с большим успехом состоялась в прошлом году на Каннском фестивале в секции «Особый взгляд». Восторги жюри не вполне разделяет Зара Абдуллаева.
«Белый бог» Корнела Мундруцу – кино расчетливое и обреченное на успех. Награда в каннской программе «Особый взгляд» была венгерскому режиссеру предопределена. В самом деле, участие почти трехсот бездомных собак, которые, как засвидетельствовали финальные титры, нашли себе после съемок хозяев, не могло анестезировать чувствительность жюри. Никто из собак, участников «Белого бога», к счастью, не пострадал. Тому порука список дрессировщиков, кинологов и прочих, самых важных для этой картины людей. К тому же эпизоды нашествия в бешеном ритме собак на мирный Будапешт сняты по старинке, без компьютерных ухищрений. А это указует на трудовой энтузиазм режиссера, который, впрочем, запутался в сценарных перипетиях. Но такого рода промахи ему простили за беспроигрышную антиутопию о жестоких венграх, поголовно ненавидящих домашних животных, о бездушных законах, требующих уплаты налогов за содержание дворняг, а также за бескомпромиссную тринадцатилетнюю героиню-музыкантшу, не предавшую своего пса по имени Хаген, которому режиссер заготовил грандиозные мытарства. Это двуликое – доброе и беспощадное (после накачки специальными средствами) – существо сыграли разные собаки. Кажется, близнецы.
Легко предположить, что «Белый бог» снят не только о жестоких людях и бедных животных, париях общества, объятого ненавистью, пропитанного хоррором, но вообще о тоталитаризме. Однако Мундруцу застревает между собственными намерениями, вклинивает в зрелищный дискомфортный сюжет криминальную историю: подготовку собак к подпольным боям без правил. Эта банальная компонента «Белого бога» (о, сколько снято более осмысленных фильмов про такие битвы) – всего лишь жанровая заплатка в его глобальной метафоре о жести всех людей и особенно «спецслужб», отстреливающих собак, хлынувших из приюта, где их безжалостно усыпляли, на улицы, автострады венгерской столицы. По преимуществу безлюдной, инфицированной страхом, а заполненной массовкой во время массированного набега животных-убийц.
Все бы ничего, если б Мундруцу не сделал бы Лили, чудесную собачницу, участницей школьного оркестра, которая навострилась ублажать Хагена звуками венгерской рапсодии Листа. Если б не наградил дирижера этого оркестра повадками отпетого монстра при виде Хагена на репетиции. Если б отцу Лили, с которым девочку оставила ее мать, уехавшая с новым мужем в Австралию, не навязал роль контролера качества мяса, пригодного к употреблению (так и просится сказать «человеком-зверем») на бойне, где освежевывают коровьи туши. А еще и роль ненавистника домашних животных, отказавшегося платить за Хагена налог и выбросившего его из машину на панель. Ну да, девочка с собакой по законам страшной сказки – еще одна жанровая привязанность режиссера – должны противостоять миру, настигнутому в безвременье. Настоящее ли время действия фильма или скорое будущее значения, в данном случае не имеет. Бунт собак, вырвавшихся из концлагеря-приюта, можно с ученым размахом интерпретировать в какой угодно социально-исторической перспективе.
Кажется, что Мундруцу увлекся трюковой способностью снять и смонтировать полчища собак, мчащихся по Будапешту. Все остальное – разномастный гарнир для этих впечатляющих сцен. Присовокупив эпиграф из Рильке про ужасы мира и неотвратимость любви, режиссер вроде бы портретирует современный социум, его антропологию, которым противостоит девочка-тромбонистка с золотым сердцем. Ее Мундруцу удостоил романтическим – пришитым за уши – влечением к злокозненному старшекласснику-пианисту.
Кое-кто в этом фильме все же пережил перековку. Например, работник бойни, папа Лили, он же бывший профессор, которого не по имени, а по званию окликает его соседка – яростная антисобачница и стукачка. Мундруцу не забудет это припомнить и в нужное по сюжету время ее наказать.
Звезда после каннской победы венгерского кино является еще и театральным режиссером. В 2014 году на фестивале NET был показан его спектакль «Деменция» – образчик перестроечного театра 90-х годов, безумно грубый и поверхностный до неловкости. В том спектакле действие происходило в психушке, помещение которой предприимчивый хозяин собрался выгодно продать. Бесправных, как бездомные собаки, пациентов ждала улица. Бедолаги, однако, проявили солидарность и свое потерянное убежище подожгли.
Можно было бы придумать, что «Белый бог» есть, если поиграть в слова god/dog, полемическая реплика фильму Фуллера «Белый пес», где белая собака нападала исключительно на чернокожих, в то время как Мундруцу рекрутирует армию собак для более масштабного революционного возмездия. Для восстания униженных озверевших бесправных рабов. Так это или иначе, но его картине с финальной, слащаво символической мизансценой, призывающей зрителей к ложному катарсису, не грозит приблизиться к отчаянной «Животной любви» Зайдля, к собачьей новелле Иньярриту из «Суки-любви», берущей за горло. Не говоря об эпизоде на живодерне, конгениальном «Лакримозе», в «Астеническом синдроме» Киры Муратовой. Вероятно, бравурная венгерская рапсодия даже в эпоху военных действий не в состоянии соперничать с любой частью реквиема.
