Российские кинематографисты в очередной раз подставились: они сняли фильм. На нем не отыгрался только ленивый. Сериал “Орлова и Александров” еще не закончен, а интернет уже взорвался: “разве это Орлова?”, “разве Раневская?”, “разве Утесов?” Встречный вопрос: а вы чего ждали – второго пришествия? Такие претензии вскипали каждый раз, когда кино хотело вернуть ушедших звезд – Чаплина в исполнении Роберта Дауни-младшего, Одри Хэпберн в исполнении  Дженнифер Лав Хьюитт или Анну Павлову, за которую танцевала Галина Беляева.

У сериала Виталия Москаленко столько проколов, что защищать его странно. Неровный сценарий – то занятный в фантазировании ситуаций и манер, то беспомощный в общей композиции. И он совсем сникает, закругляясь: в уста Олега Басилашвили вложены тексты, не сообразные ни со вкусом, ни со здравым смыслом. Но авторы первыми попытались, под великую музыку Дунаевского, воплотить идеальную киноисторию, где есть и крепкая любовь, и ревность с ее интригами, и трагический фон, на котором разворачиваются события нарядные, бравурные, полные юмора и таланта. Даже удивительно, что – первыми. И еще удивительно, что – отважились. Потому что зрители неизбежно будут искать в облике Олеси Судзиловской несоответствия, им обязательно бросятся в глаза не найденный авторами стилевой код, а парики. Еще бы: посягнули на святыни!

Но я фильм смотрел с удовольствием, легко прощая огрехи и нетерпеливо ожидая продолжения. Мне нравится, что выбран путь единственно верный: путь стилизации, игры в кино, которое само по себе – игра и величайшая из легенд ХХ века. О легендах – создают легенду, о фабрике грез, как и сам Александров, – грезят. Мне нравится, что по мере взросления героев меняются не только они, но и правила игры. Вот “удаль молодая, невозможная” в эпизодах с рвущимися в искусство Александровым и Пырьевым – их с  точным ощущением жанра играют Анатолий Белый и Алексей Фатеев. Эйзенштейн, которого Виталий Хаев изобразил в броской эстетике площадного театра. Да и общая картонность вполне обжитой, тем не менее, среды напоминает не о столько нищей постреволюционной реальности, сколько о бедовых опытах пролеткульта. Герои картины – выдающиеся комедиографы, и ее жанр поначалу – комедия, энергетически заряженная и достаточно изобретательная, чтобы непредвзятый зритель мог увлечься этой историей, предвкушая все новые ее повороты. Сцены съемок “Веселых ребят” развивают игру-стилизацию, очень неплохо передавая классические парадоксы любимого фильма: абсурдность фабулы и небрежность в деталях сочетаются с виртуозной киногенией, которая и обеспечила “джаз-комедии” признание и знатоков, и публики. Здесь же – легко и весело прозвучавшая тема: “когда б вы знали, из какого сора растут стихи…” Почти водевильный, весьма обаятельный тон хорошо оттеняет чужеродность всему человеческому этой атмосферы общей подозрительности и слежки; сцены с арестом Эрдмана (одна из лучших работ Алексея Верткова) вторгаются в игру с неумолимостью танка – в фильм входит тема железного марша тоталитаризма. Все это, повторяю, на эмоциональном уровне ощущений, что для искусства всегда важнее прямых высказываний. Таков художественный код этого сериала: обозначает коллизии, но в них не углубляется. Но таков и код картин Александрова: их задача – вопреки всему зарядить людей энергией азарта и оптимизма, а все прочее не видно, стало быть – не существует. И это не лукавство – это сложность человеческих судеб. Это, вопреки новейшим мифам, – искренность.

Но сериал делает невидимое – видимым. Закадровое перемещает в центр кадра. За комедией угадываются черты преследующего страну зловещего фарса.

Из актерских удач – Николай Добрынин в роли Утесова: есть даже некоторое портретное сходство, но главное – он точно передал интонацию и весело наметил утесовский характер. В сцене съемок “Весны” окончательно убедила Юлия Рутберг в роли Раневской – и опять дело не в азартной имитации голоса и повадок, но и в том, что двумя-тремя штрихами намечена суть уникальной личности. Хороши многие актеры окружения, зарисовки типажей операторов, помрежей и гримеров, срисованных с персонажей “Весны”.

Олесе Судзиловской выпала самая трудная задача все 16 серий просуществовать в образе звезды, которую публика изучила до каждого взмаха ресниц. Ее исполнение неровно: слишком много внимания изображению в ущерб постижению, не хватает свойственной Орловой внутренней культуры. К тому же она неважно поет – что бросается в глаза уже в сцене репетиции “Периколы”: безголосо и интонационно неточно. С другой стороны, кто возьмется сыграть такое конгениально?

Сложнее со Сталиным. Он здесь почему-то вечно старый и сгорбленный. Но Евгений Князев даже в самых водевильных ситуациях умудряется одним только тяжким взглядом создать атмосферу иррационального ужаса, которая сопровождает всесильного вождя, как черепаху панцирь. Именно в этих сценах возникает в картине настоящий саспенс – жутковато ждать, что сейчас изречет этот внешне немощный старик, наделенный властью казнить, унижать и миловать.

Из актерских проколов – кукольный Горький у Андрея Смолякова и хлыщеватый Немирович-Данченко у Владимира Коренева. Это издержки на длинном пути фильма, где, конечно же, не удалось сохранить в целостности хороший замысел, не хватило способности взглянуть на происходящее по-хозяйски стратегически. В какой-то момент он стал расползаться, и к финалу авторы озабочены одним: свести концы с концами и поставить какую-нибудь точку.

И все же я испытываю к ним благодарность: они отважились простым и доступным языком бурлескных александровских мифов рассказать о реально драматическом уроке выживания, который проходили российские таланты, и который, судя по всему, благополучно забыт.