Мы уже неоднократно писали о фантасмагорической драме «Лобстер» греческого режиссера Йоргоса Лантимоса. Посмотрев картину на фестивале «Новое британское кино», о ней высказалась и Зара Абдуллаева.
Йоргос Лантимос – прирожденный абсурдист. А любым ракурсам абсурдистского взгляда на (кино)реальность необходима форма. Лантимосу органичен жанр антиутопии. Его он выбрал для зрелого «Лобстера», но опробовал в прежних своих фестивальных хитах. При всем том рациональность, упругость – проверка возможностей жанра преисполнена теперь нежданными схватками фабульных перипетий с сюжетом.
В осмеянии жанра – парадокс Лантимоса. Особенность его драматического дарования. Гротесковый обертон его ясного ума. Или, можно сказать, его глубокого и прозрачного кинематографического мышления. Не случайно герой последнего фильма Лантимоса – Дэвид (Колин Фаррелл) предпочел превращение в лобстера, поскольку очень любит море, а также потому, что лобстеры живут, кажется, сто лет. (Одиноких персонажей этой антиутопии высылают из Города в шикарный отель; там они должны в течение сорока пяти дней найти себе партнера; в случае неудачи и по собственному желанию им придется выбрать «животную» реанкарнацию и отправиться в Лес.)
Издевка над почтенным жанром антиутопии, законы, приметы которого режиссер соблюдает с невозмутимым тщанием, объясняется влечением Лантимоса к романтической иронии. Именно она взрывает в «Лобстере» концептуальный, визуальный строй картины. И выводит Лантимоса в авторы первого ряда, а не просто закрепляет статус «интересного» режиссера, как можно было подумать после «Клыка», «Кинетты» или «Альп».
Лантимоса занимают законы общежития в самом широком и вполне узком смысле людских объединений. Но эти невидимые законы он доводит до сверх(сюр)реальных правил игры. Иначе говоря, до строгих условий повествования, композиций, условность которых столь же бредовая (или метафорическая), сколь и узнаваемая в своих комических подробностях, трагикомических поворотах – и, главное, в неизменно критическом посыле режиссера.
В «Лобстере» Лантимос представляет два мира закрытых и, разумеется, тоталитарных сообществ. В отличие от «Клыка», где замкнутое пространство семейных отношений было до поры до времени ограничено и насыщено фарсовым воспитанием детей их родителями-оригиналами, авторы «Лобстера» (сценарий написан режиссером вместе с Энтимисом Филиппоу) иначе трактуют фундаментальные разрывы и связь «свободы/необходимости».
Постояльцы отеля ищут пару себе подобных (хромой – хромую, бессердечный – жестокую), ухищряясь в обмане партнеров, дабы переиграть «судьбу». Так, один из здешних обитателей сподобился вызывать носовые кровотечения битьем головы о твердые поверхности в надежде воссоединиться с женщиной, страдающей таким же недугом в естественном режиме. Критерий сходства, причем такого рода и типа – саркастическая ухмылка Лантимоса по поводу универсальных утопий, не имеющих в прямом смысле места. Или обольщающих своих не всегда простодушных агентов секретами и обманами. Но, с другой стороны, режиссер населяет Лес противоположным вроде бы сообществом – группой (во главе с рыжей-бесстыжей Леа Сейду) принципиальных одиночек, столь же неумолимых, как и распорядители отельного распорядка. Впрочем, и там не уберечься от беспорядка – самоубийства тетеньки, у которой выходит срок пребывания в отеле, а партнер не найден. Впрочем, пластическое равновесие вполне условных (театральных) мизансцен и безусловно киногеничных (в пейзажах Ирландии) сочетается с убийственной точностью остро характерного присутствия всех персонажей фильма. Диапазон актерских «масок», «амплуа» в этом отеле (тоталитарном мире) – от неудачников до меланхоликов, стерв и жертв, субреток и комиков с серьезными, конечно, неулыбчивыми лицами – едва ли не универсален.
Но главное все же не в этом. Лантимос мистифицировал в «Лобстере» жанр антиутопии, отдав ему все должное, но и – одновременно – опровергнув свое изощренное понимание такого долженствования. Герой Фаррелла, близорукий очкарик, влюбился (взаимно) в лесную разбойницу (Рэйчел Вайс), одиночку из повстанческой группировки, не зная, что красавица носит линзы! Сходство, близость рождается здесь и всегда не в очевидном подобии. Для такого внезапного, лишь на первый – близорукий – взгляд элементарного открытия надо было режиссеру повзрослеть. Открыть в себе романтика, то есть не остаться только адептом романтической иронии. Не утратить ни глумливость, свойственную его режиссерскому методу, ни трезвость взгляда на мир и людей. Этот подводный трюк «Лобстера» потребовал от Лантимоса настоящей жанровой жертвы.
Страшно важно добавить, что такая жертва не стоила бы гроша без жертвы во имя любовного озарения.
