Петру Тодоровскому, создателю фильмов “Верность”, “Фокусник”, “Военно-полевой роман”, “По главной улице с оркестром”, “Какая чудная игра”, “Риорита” – сегодня было бы девяносто! Человеку бесчисленных талантов, о каждом стоило бы говорить отдельно: режиссер, сценарист, оператор, композитор, актер. Но его главный талант – быть человеком, одно воспоминание о котором зажигает в душе свет.
Я спросил Тодоровского:
– Тут опять говорят, что Россия встает с колен. А она на них когда-то стояла?
– Вот этого я тоже не понимаю! – горячо подхватил он. – По-моему, надо очень не любить свою страну, чтобы так говорить. У всех стран есть проблемы, спады, подъемы. Россия трудные времена переживала, но на коленях не стояла никогда!
Это слова фронтовика, прошедшего самое страшное – и победившего. Он знает, о чем говорит: ему свою Россию на коленях и представить дико.
Жизнь Тодоровского – сплошной путь через тернии к звездам. В юности командовал минометным взводом, освобождал Варшаву, брал Берлин, дошел до Эльбы, ушел в кино. Были ранения, боевые ордена, были премии и высокие звания, были угрожающие письма и фильмы, которым обещали полку. На его памяти и война и мир, и оттепель и перестройка, и одна страна при его жизни превратилась в другую:
– Мне, я думаю, с этим повезло. Интересно!
Этот опыт войны и мира и подсказывал сюжеты его фильмов: “Коли работаешь в кино, тебе сам бог велел все пропустить через себя, через свою память. Четыре года войны – ведь это четыре года жизни! В нечеловеческих условиях – но жизни. И там все было: и храбрость, и трусость, и предательство, и любовь. И бездарность наших командиров… Человек все равно адаптируется. У него иного выхода просто нет”.
Этот опыт сплавился с традициями Одессы, где он начинал. И впитал ее юмор, ее наивный, но в высшей степени мудрый оптимизм. Возникло кино, которое ближе всего к редкому и потому самому драгоценному из жанров – трагикомедии. Сотворились фильмы, ставшие единым авторским рассказом о прожитом и пережитом. “В память о пережитых страхах” – рабочее название одной из картин, но его можно отнести ко всему творчеству Тодоровского. В фильмах – его обезоруживающая нежность к людям. И никогда не угасавший оптимизм. В них больше правды о времени, чем в вечно переменчивой “линии партии”. Ему верили и верят.
Человек открытый и доброжелательный, он охотно делился воспоминаниями. И даже абсурд, постоянно сопровождающий нашу жизнь, в его изложении представал забавным и милым. И становилось ясно: можно сломать планы, даже целую жизнь, но нельзя сломить человека. Он сам, как герой его фильма “Фокусник”, умел все изменить одним своим присутствием – слезу смахнуть улыбкой, а будни делать праздником. Такой у него талант. Художника, рассказчика, человека.
– У меня была история: через много лет после войны мне в Германии делали операцию. Лежу в палате, заходит двухметровый немец, спрашивает: “НКВД? КГБ?”. Оказалось, он был в гитлерюгенде, в 16 лет попал в плен и в тайге под Ижевском пилил лес. И с таким ростом дошел там до сорока килограммов. А сейчас он крупный инженер. Ему тоже предстояла операция, и мы с ним лежали в этой палате, бурно осуждая прошлое. Он показал мне шрам: видишь, это русская мина вырвала кусок мяса! А я ему гордо: “Я – русский минометчик!”. Посмеялись, однако: вот вам тут вся война!
…И вот, значит, закончили мы фильм “Городской романс”. Привезли сдавать начальству. Ждем приговора день, другой… На третий день секретарша приносит вердикт: “Нам фильм понравился: светлый, молодежный. Но в нем есть пропаганда внебрачных связей. Думайте, как исправить”. Выяснилось: картина начальству так понравилась, что ее отправили на дачу члену Политбюро Полянскому. Тот сам не смотрел, но посмотрела жена. И пошло: как это так, героиня остается ночевать без штампа в паспорте! Звонят в Госкино: что это вы пошлятину снимаете? Там долго думали, а потом все-таки картину подпортили.
– Почему я снял такую картину, как “Риорита”? Нетипично жесткая, говорите? А мне хотелось, чтобы узнали и другого Тодоровского. Что я могу снимать не только “Ретро втроем” и “Интердевочку”, а могу осилить более серьезную и важную для людей проблематику. Рассказать, что есть среди нас и такие вот люди – сексоты. Нет-нет, это не от слова “секс”. Сексоты – секретные осведомители. Они воспитаны в таком духе. Мы ведь жили всегда во вражеском окружении – нам это вдалбливали с малых лет. И мы школьниками вечно искали шпионов. Находили на пачке “Беломора” какие-то крапинки – и принимали за тайный код врага. СССР больше нет – а такие люди никуда не делись. Донести на соседа и сегодня для многих самое милое дело.
– Я всю жизнь мечтаю снять “На углу маленькой площади” – картину про голубей, живущих в Одесском оперном театре. Они там ночуют среди колон, на масках, на лепнине… А на площади идет бурная жизнь: там загс, там Морской музей, садик Пале-Рояль, где фонтаны и старинные фонтанчики, и голуби купаются, и парочками ходят синхронно. Там назначаются свидания и разворачивается множество человеческих историй. А вечером публика направляется на спектакль, и это – другая публика. Публика садится на свои места, голуби – на свои, и все слушают Чайковского, Глинку, Вагнера… И была для этой картины придумана история про красивую девушку, которая для заработка убирает квартиры, и про мальчика из хореографической школы – в сущности, о Ромео и Джульетте. Вот такая грубая схема: несколько человеческих новелл и одна голубиная семья: голубок и горлица. А потом прилетит другой голубь, и начнется драка. И перья летят, а на сцене идет “Лебединое озеро”, и Зигфрид бьется со злым гением Ротбартом. Вот такой контрапункт, и в нем вся наша жизнь.
…Последний сценарий Петра Тодоровского “В далёком сорок пятом… Встречи на Эльбе” – тоже осколок его воспоминаний. Он о том счастливом, пьянящем дне, когда к берегам Эльбы вышли советские и американские солдаты и протянули друг другу руки – Вторая мировая война закончилась. Это опять был сценарий о пережитом. И любовь между советским офицером и американской девушкой-сержантом – страстная и безнадежная – тоже не придумана.
Тодоровский не успел поставить картину. Его вдова Мира Тодоровская, режиссер и продюсер, понимала, что закончить эту работу – ее человеческий долг. Государство не спешило прийти на помощь: “военно-экспертный совет” решил, что лучше знает войну, чем фронтовик Тодоровский. Спонсоров не было, но вдова продала квартиру, прибегла к методу “краудфандинга”, привлекла партнеров из-за рубежа – все сделала, чтобы закончить фильм. И он был снят, только не в России, а в Польше. С успехом прошел на фестивале “Окно в Европу” в Выборге, на днях его увидят в Нью-Йорке. Увидит ли последнюю работу своего легендарного мастера, фронтовика и оптимиста его Россия – все еще неизвестно.
В канун одного из юбилеев я спросил его, что обычно готовит для праздничного ужина его супруга Мира Григорьевна?
– Баклажаны по-одесски, – мечтательно сказал Петр Ефимович. – Синенькие, как у нас там говорят. В Одессе еще говорят, когда покупают кур: “Почем ваши синенькие?”… А еще я люблю гречневую кашу с брынзой. Ее у нас иногда подают к столу. И немного рыбы.
Он всегда умел найти у тучки светлую изнанку.
