«Стив Джобс» (еще на экранах) Дэнни Бойла по сценарию Аарона Соркина — уже третий за последние годы полнометражный фильм об основателе Apple. Совсем недавно показали унылое био с Эштоном Катчером.

Фильм Бойла — не байопик. И даже не повествование о трудном восхождении к лучам славы управленческого гения. Пружина этой вольной фантазии — философия Джобса. Диктатора, идеалиста и прагматика, соединившего в одном «системном блоке» землю и небо. Плотный каркас фильма — сценарий одного из талантливейших сценаристов мира — Аарона Соркина (автора «Социальной сети»). Конструкция подчеркнуто театральна: три акта — три ключевых момента жизни короля компьютерного королевства. Каждый за несколько минут до громогласных презентаций Apple Macintosh, NeXT и iMac. Бойл и не скрывает за показательной кинематографичностью условность действия, сконцентрированного на усилии проникнуть в закулисье «изобретения века».

Планшеты, гаджеты, ожившая электроника — лишь фон. Это сеанс связи двух пользователей: Джобса и человечества. Джобс подарил отдельно взятому землянину возможность оставаться наедине с собой и со всеми. Не компьютер, а социальную валюту. Которая связывает и разобщает. Это история соблазнения. Манипуляции. Управления. Гениальность Джобса, по мнению авторов, соткана из дьявольской интуиции, социопатии, комплексов, перфекционизма и пренебрежения людьми.

Расчетливую и безрассудную Икону новейшего времени здесь называют монстром: он и не возражает — он должен не нравиться, а мотивировать. Джобс заразил ощущением избранности учителя, мусорщика, старушку из Небраски. Но разве он подменял машиной человека? Напротив, предупреждал: отупеть можно не только у телевизора, но и за компьютером Apple. И в апогее эпохи потребления убеждал сомневающихся: «Мы находимся здесь, чтобы внести свой вклад в этот мир. А иначе зачем мы здесь»?

Джобс Бойла и Соркина — не Франкенштейн, одушевлявший машину, а дирижер, управляющий оркестром технологов, дизайнеров, ученых.

Майкл Фассбендер не очень-то и похож на Джобса… и не надо. Соркин так и задумал. Главный мыслитель ХХI века — всего лишь медиум, доносящий до зрителя не букву, но энергию — мысли и заблуждений. Сегодня эта мысль пульсирует в мире чатов и мессенджеров, связывая нас в эпоху сетевого разобщения.

Мамардашвили принадлежит точная формула: «Жизнь есть усилие во времени, что означает, нужно совершать усилие, чтобы оставаться живым». Об этом еще раз напомнит «Выживший» (на экранах с 7 января) — чарующий кинороман от Алехандро Гонсалеса Иньярриту, обладателя трех «Оскаров» за «Бердмена». Мрачный и жестокий костюмно-исторический триллер в духе Джека Лондона. Сплав приключенческого и авторского кино. Это история противоборства человека и смерти. Практически заживо растерзанный гризли пионер и зверобой Хью Гласс (Леонардо ДиКаприо), преданный, брошенный умирать, — остается один на один с первобытной природой и враждебными племенами индейцев. Может показаться, что ему дает силы и ведет… исключительно месть. Но лишь на первый взгляд.

В этой «северной одиссее», в «белом безмолвии», снятом гением Эммануэлем Любецки (третий «Оскар» после «Гравитации» и «Бердмена» ему обеспечен), определен главный закон жизни: в самых невыносимых обстоятельствах человек не беспомощен.

Его право на жизнь отстаивают сила духа, нравственная позиция. Не своекорыстие, но человечность, милосердие. Да, ретровестерн будут упрекать в затянутости, некотором уплощении линий романа Майкла Панке, по мотивам которого он снят. Но Иньярриту и Любецки возвращают кино его первозданную силу, магию, способность удивлять, шокировать, подавлять, вызывать чувство сопереживания.

Все — в зрительных образах. Мы физически ощущаем холод, погружаемся в метафизику ледяной пустыни, с внезапными лавинами, замерзающими водопадами. Все оттенки белого под свинцовым небом. Смерть здесь гуляет по просторам, продувает насквозь штормовым ветром, застывает приговором в глазах лошадей, паром дышит в камеру. Изо рта умирающей индианки, трепыхаясь, вылетает крошечная птичка-душа. Слабы те, кому есть что терять. Гласс — из породы сильных.

ДиКаприо, скорее всего, дадут долгожданного «Оскара» не столько за реальные муки и обморожения — его убивают весь фильм… а он не убивается, — сколько за мастерство, которое не выпячивается.

Напротив, полностью растворяется в «метафизике места» и эпическом портрете личности, бросившей вызов богам, обрекшим его на погибель. Гласс обнимает дерево, в которое обращается его сын, и силы выжить находит… не в энергии мести, но любви.

Здесь много любопытных побочных линий. Есть пинок французам, которые выставлены почище зловредных янки, готовы убивать, насиловать несчастных индейцев. Не оставлена без внимания и навязчивая идея американцев вбить в индейцев осиновый кол цивилизации. Прибавьте к этому роскошную партитуру: в одном симфоническом дыхании существуют музыка Сакамото и оркестр из треска деревьев, шороха листвы, скрипа шагов по снегу, воя вьюги.

Восьмой фильм Квентина Тарантино «Омерзительная восьмерка» (с 14 января на экранах) — кровавая баня в замерзающих на морозе парах только что завершившейся гражданской войны. Жар Войны и ее внучатой племянницы Мести, как известно, не остывает в кино Тарантино. Но при всей внутренней связи с «Бешеными псами», иронических отсылах к «Великолепной семерке» и прочим классическим вестернам вроде фордовских «Искателей» и «Дилижанса», новый трехчасовой опус киномана со стажем Тарантино можно назвать поэтическим пикником.

Да, здесь пуще прежнего отстреливают яйца, наслаждаются хрустом шеи в петле, и кровавой блевотиной залиты лица колоритных персонажей.

В подавляющем большинстве — профессиональных убийц и не менее кровожадных охотников за их головами. Прекрасен, к примеру, монолог палача (Тим Рот) об отличии благородной казни от неприличного самосуда. Каждый как умеет зарабатывает свои «честные» деньги (голова преступника идет примерно за 8—10 тысяч баксов). Так что это просто работа, ничего личного, бесстрастность — суть правосудия. Но больше чем когда бы то ни было Тарантино прописывает сценарий как многословную балладу — с ритмичными повторами, рифмами, гитарным перебором. И даже отравленный кофе булькает в горле умирающих как театрально-аффектированный кровавый жест.

В бурлескном завьюженном вестерне в пяти главах и долгих без склеек сценах с пространными диалогами — ложь не отличима от правды. Герои войны — от аморальных преступников, мародер — от шерифа, жертва с выломанными зубами — от убийцы, настоящее письмо Линкольна — от придуманного. И порой кажется, черные люди простреливают друг другу головы в этом белом аду с одной целью — чтобы обнаружить истину.

«Девушка из Дании» Тома Хупера (на экранах с 28 января), одетая в костюмы старомодной мелодрамы, фраппирующая история известного датского художника Эйнара Вегенера, одного из первых в мире решившегося на операцию по изменению пола. Впрочем, как и положено в мелодраме, во всем виновата женщина. Копенгаген 1920-х. Художник Герда Вегенер (Алисия Викандер) умоляет мужа, с которым они живут душа в душу, попозировать в чулках и платье, поскольку ее модель не явилась в студию. Невинная шалость будит в душе Эйнара волнения… да что там, пробуждают спящую до поры до времени в «одежде» мужского тела женщину.

Оскароносец Том Хупер («Король говорит») рассказывает не столько историю превращения Эйнара в Лили Эльбе, сколько историю Герды. Беззаветно любящей мужа, жестоко ревнующей к его преображению, пытающейся принять то, что принять почти невозможно. Этот странный любовный треугольник связывает не страсть, но попытка понимания, самопожертвования, сочувствия. Скандальную тему мастер добротного «английского» кино Хупер разыгрывает на территории качественного мейнстрима. Эдди Редмейн, получивший «Оскар» за «Теорию всего», «скорее всего» получит номинацию в категории «Лучшая роль». Вопрос —за мужскую или за женскую? — остается открытым.

 Источник.