Андрей Плахов. Теория заговора и содомия как эвтаназия

Каннский фестиваль стартовал с двух конкурсных картин именитых, можно сказать, модных режиссеров из двух европейских стран, занимающих особое положение на карте Каннского фестиваля,— Румынии и Франции. Их оценивает Андрей Плахов.

С тех пор как в 2007 году фильм Кристиана Мунджу “4 месяца, 3 недели и 2 дня” отхватил Золотую пальмовую ветвь, румынское кино обрело карт-бланш, в значительной степени узурпировав то скромное место, что отводится в каннских программах Восточной Европе. Но такого еще не бывало — чтобы в конкурсе весь этот регион был представлен сразу двумя румынскими фильмами и только ими — того же Мунджу (его покажут во второй половине фестиваля) и Кристи Пую. Последний называется “Сьерра-Невада”, а мог бы называться “9.11”, или “Шарли Эбдо”, или “Путин и Обама”, потому что все эти сюжеты сегодняшней геополитической реальности всплывают в разговорах, в течение почти трех часов ведущихся в пространстве одной городской квартиры, где собрались члены семьи и близкие в сороковой день со дня смерти хозяина. Попутно чествованию памяти покойного выясняют отношения братья, родители и дети, бывшие коммунистические активисты и ненавистники режима Чаушеску. Один из героев, как на иглу, подсел на интернет, кто-то обуреваем теориями заговора (башни-близнецы взорвали не те, кому это приписывают), а параллельно интеллигентскому трепу протекает бытовая жизнь тесной для такого сборища квартиры: в соседней комнате спит ребенок; туалет оккупирует пьяная подруга дочки, приехавшая из Хорватии; на кухне отвергнутый муж-волокита пытается вернуть расположение своей жены. Как в фильме Луиса Бунюэля “Скромное обаяние буржуазии”, компания все время стремится сесть за стол, закуски под полиэтиленовой пленкой вот-вот протухнут, но сначала надо бесконечно долго ждать священника для молитвы, потом еще что-то мешает, а когда наконец изголодавшееся общество дорывается до чорбы и мамалыги, хорватская подружка снова начинает блевать.

 Кристи Пую — виртуозный мастер мизансценирования и звукорежиссуры. Фильм выстроен с театральной дотошностью деталей, но в то же время снят суперсовременной подвижной кинокамерой, порой едва позволяющей различать лица в квартирном полусумраке. Даже главный герой врач Лари, сын покойного, оказывается в результате недостаточно высвечен психологически, а за фарсовыми, почти водевильными перипетиями теряется экзистенциальный смысл происходящего — тот самый, который так стремится обнажить Пую. Даже отличные сцены загаженных улиц Бухареста, забитых дешевыми автомобилями и неврастеничными жителями, всего лишь иллюстрируют очевидные вещи: агрессия рождает агрессию, маленькая ложь — большую, люди сами по себе не плохи, но в каждом есть червоточина. Наверняка картину будет поддерживать французское лобби (Франция — одна из стран-копродюсеров, а здешние критики назначили Пую своим культурным героем), глядишь, и жюри подпадет под наркотическое действие “Сьерры-Невады”, но я не считаю ее удачей режиссера. И дело не в трехчасовом метраже, который то и дело пробуксовывает, а в том, что линейная длительность не обеспечена запасом художественных идей — не рождает ни парадокса, ни катарсиса.

Парадоксов зато хватает в первом из многочисленных французских фильмов конкурса — “Стоять ровно” Алена Гироди. Его “Незнакомец у озера” — триллер из жизни гей-комьюнити — оказался весьма успешным и создал режиссеру репутацию восходящей звезды. В новой работе речь идет о киносценаристе в кризисе, который мечтает встретить волка в южнофранцузских степях — и это ему удается как буквально, так и метафорически. Помимо волка он натыкается на пастушку, которая рожает от него ребенка, и на нескольких мужчин разных возрастов: с каждым его связывают квазисексуальные отношения.

Эту претендующую на новое слово картину можно рассматривать и как китчевую комедию в духе Альмодовара, и как замысловатую аллегорию — необиблейскую притчу. К сожалению, для первого ей не хватает органического юмора, для второго — интеллектуального багажа. Тем не менее смотрится это зрелище не без саспенса, интригуя как магнетическим восприятием природы, так и небанальными перверсиями. На моей памяти впервые я наблюдал Эроса на подтанцовках Танатоса, а содомия выступала легальной формой эвтаназии. Ну что с нее взять, с Гейропы…

Источник.