Валерий Кичин. В Каннах показали фильм Кирилла Серебренникова “(М)ученик”

Фильмов о ловушках религиозного сознания у нас не снимали, кажется, со времен “Туч над Борском” (1960) – хотя сегодня эта тема много актуальнее и требует серьезного осмысления. Такой фильм сделал Кирилл Серебренников, взяв за основу поставленную им в Гоголь-центре пьесу немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. В пятницу на Каннском фестивале в рамках программы “Особый взгляд” состоялась его премьера.

Сюжет – конфликт между старшеклассником Веней и учительницей биологии Красновой. С какой-то поры единственным чтением парня оказалась Библия, и стал он таким фанатичным последователем ее заветов, что даже “батюшка”, откомандированный церковью  привить ученикам “основы православной культуры”, озадачен прямолинейностью толкований и агрессивностью выводов. На все вопросы жизни у Вени есть готовый ответ – он сыплет цитатами из Библии, выбирая самые воинственные и нетерпимые, начиная с хрестоматийного “не мир пришел Я принести, но меч”. Цитат много, на все случаи, и выходит из них, что люди живут не по правде, что поддались соблазнам и не ведают больше страха. Он пугает разведенную мать жестоким божьим судом. Отказывается плавать в бассейне, потому что видеть девочек в бикини – значит возжелать их, а это смертный грех. И разумеется, его оскорбляют уроки биологии, где пытаются объяснить законы безопасного секса, демонстрируя их на морковке. Так начинается его бунт, в котором, как мы увидим, он готов идти до конца.

"}" data-sheets-userformat="{"2":11139,"3":[null,0],"4":[null,2,16777215],"10":1,"11":4,"12":0,"14":[null,2,3355443],"16":10}">

В какой-то мере фильм может служить пособием для тех, кто считает себя верующим, но Библию так и не прочитал. А коль прочитал бы, да к тому же думать умеет – задался бы многими вопросами, которые в клерикальном обществе предпочитают оставлять без ответа. Веня неутомимо ее цитирует, для убедительности на экране вспыхивают ссылки на “Книгу книг”, и спор, начавшийся с проблемы развратных бикини, перерастает в гораздо более серьезный и тревожный. Никто, например, у нас так и не объяснил, как примирить в одной голове уроки православной культуры, исходящие из семи дней творения,  с уроками биологии, где опираются на теорию  Дарвина. Как совместить с современными научными воззрениями людоедский христов завет предавать геев смерти. И почему каждый, кто выражает сомнение, – обязательно враг Христов, то есть еврей. Почувствовав в Вениамине родственную душу, школьный поп тут же, превышая полномочия, цитирует брошюрку о греховности театров, музыки и выставок – зрителям вспомнятся бандитские вылазки православных молодчиков в московском Манеже и в Художественном театре. Библия здесь уже выглядит как теоретическое обоснование и питательная среда для религиозного экстремизма. Согласитесь, что в таком, более чем актуальном ракурсе ее в нашем кино еще не рассматривали. При этом фильм ничего не утверждает и ни на чем не настаивает  – он предлагает моментальный снимок сегодняшнего общества, а обдумывать его доверяет нам.

В художественном отношении у фильма есть проблемы. Его материал претерпел двойную трансформацию: сначала действие немецкой пьесы переместили в российские реалии, а затем театральный спектакль стал базой для кинофильма. Двойная пересадка не прошла бесследно. Отвага учительницы, в одиночку бросившей вызов надвигающемуся клерикализму, совершенно нормальна для современной Германии, но в современной России выглядит уже невозможной. Как и изумление вдруг открывшейся ей пещерностью исповедуемых Веней взглядов – в России ее реакции и ее тактика наверняка были бы другими, более сложными и менее уверенными в легком торжестве аксиом. Она в фильме оказалась как бы вне контекста конкретной страны и конкретного времени – что идет в ущерб достоверности. Наконец, стремительно нарастающий накал спора и подчеркнутый артистизм главных героев, броскость их повадки, естественные для театра, в кино выдают театральную природу вещи. “(М)ученик” в этом отношении немного похож на “фильмы-спектакли” 50-х, где театральные постановки откровенно переносились на экран, и актеры играли в театральной манере. Но там зритель об этом знал и воспринимал как необходимую условность – в фильме 2016 года это кажется не совсем натуральным. Все актеры хороши – и Петр Скворцов в роли неистового Вениамина, и Виктория Исакова в роли учительницы, и Александр Горчилин в роли хромоногого Гриши, который испытывал к Вене род платонической любви и за это поплатился. Светлана Брагарник замечательно играет типичную школьную директорису, абсолютно растерянную перед разгулом противоречивых вызовов времени. Хороша Юлия Ауг – встревоженная и тоже растерянная мать Вени. Вообще, образ запутавшегося общества, которое еще вчера учили быть атеистическим, а сегодня совершили мгновенный поворот оверкиль, – самый сильный и убедительный итоговый образ картины.

Но все это прекрасно для театра. В кино же эскапады Вени выглядят чуть слишком эффектными, он явно любуется собой, и некоторые его закидоны с трудом представишь в реальности – театральная условность и концентрированность действа сопротивляются переносу на экран. Особенно это чувствуется в финале, где учительница Краснова, потерпев поражение на всех фронтах, неожиданно теряет самообладание и закатывает истерику, никак не вытекающую из заявленного в фильме характера.

Полагаю, что Кирилл Серебренников, мастер умный и талантливый, прекрасно понимает особенности выбранного материала и неизбежные издержки его двойного переноса в другую географическую и эстетическую среду. Но он пошел на эти компромиссы, справедливо считая фильм чрезвычайно своевременным и для судеб нашей страны – важным. Его премьера состоялась в Канне, но снят он, несомненно, для России – как предупреждение и повод серьезно задуматься. Этот яростный диспут должна видеть и обсуждать вся страна. Как сложится его судьба на наших экранах – покажет будущее.

Источник.