Фестиваль документального кино IDFA прошел в Амстердаме в 29-й раз. Его полижанровая программа оценивалась несколькими профессиональными жюри, присудившими свои награды.
С самого начала было понятно, что главный фокус фестивального отбора будет наведен на Сирию, Ирак и борьбу с игиловцами, а боковым зрением захватит Украину. Так и произошло. Приз полнометражного конкурса достался норвежско-шведской картине “Негде скрыться” режиссера Зарадашта Ахмеда, а лучшей голландской признано “Радио Кобани” Ребера Доски: обе — о зверствах ИГИЛ (организация запрещена в РФ) и о том, как террористам противостоят здоровые силы региона. Нельзя сказать, чтобы эти актуальные горячие пирожки не впечатляли; труднее ответить на вопрос, вносят ли они что-то ценное в копилку документального киноискусства.
На фестивале было множество фильмов, прелюбопытных по материалу, но довольно заурядных как кинозрелища. “Обвинения, поиски и украденное искусство во время Второй мировой” — о живописных шедеврах, перекочевавших от еврейских хозяев в руки нацистов. “Греческая зима” — о том, как мучительно проходит отопительный сезон в условиях экономического кризиса. “Пластиковый Китай” — о несчастных, чья работа состоит в сортировке мусора на огромной свалке международных отбросов. Этот список познавательных и полезных лент, использующих в основном традиционный киноязык, можно продолжить.
Другая категория картин отличалась отходом от чисто документального метода и активным внедрением приемов игрового кино. Самым радикальным в этом сегменте оказался польский фильм “Ты даже не знаешь, как я люблю тебя” Павла Лозиньского. На экране — несколько заснятых крупными планами встреч матери и 25-летней дочери в присутствии опытного психотерапевта. Модерируя эти встречи, он стремится открыть в ожесточившихся душах своих пациенток запасы сначала просто цивилизованной терпимости, а потом — жаждущей выхода любви. И в финале, кажется, преуспевает в этом: героини не душат одна другую в объятьях, но лед сломан, чудо сближения произошло. Смотря картину, я думал: как поразительно раскрываются эти женщины, кажется, мы проникаем в их души так же глубоко, как в героинь Бергмана. И вот финальный титр сообщает, что только съемки врача аутентичны — героинь же из соображений конфиденциальности изображают актрисы. Сказать “браво” польской актерской школе? Или подвергнуть обструкции режиссера за слом канона?
Другой пример “нечистого” кинодокумента — грузинский фильм “Новая жизнь Гогиты” Левана Когуашвили. Тут нет актеров, но жизнь реальных героев выстраивается явно не без вмешательства режиссера. Отсидев 14-летний тюремный срок, Гогита возвращается в материнский дом и пытается с помощью интернета найти жену. Первая встреча проходит неудачно: невеста (мастерица по выпечке роскошных тортов) чересчур толста, и герой не может скрыть разочарования. Дальнейшие попытки героини преобразиться с помощью диеты тоже не приносят успеха. Однако стремление двух одиноких людей создать семью оказывается сильнее всех препятствий. Леван Когуашвили работает в классической традиции грузинской комедии, и разрыв шаблона происходит с другой стороны. Игровое кино использует реальную ситуацию и исполнителей, играющих самих себя: таких раньше, в отличие от актеров, называли натурщиками.
В некоторой степени своих героев ведет по жизни и Виталий Манский, чей фильм “Родные”, посвященный анатомии украинского конфликта, продолжил в Амстердаме свое шествие по фестивалям мира. Другую, более аскетичную концепцию документализма предлагает Сергей Лозница (см. “Ъ” от 24 ноября). Увы, этими именами почти ограничилось творческое присутствие наших соотечественников в пейзаже IDFA, да и они представляли работы, финансированные главным образом за рубежом.
Добавим еще несколько названий для полноты картины. “Возвращайся свободным” Ксении Охапкиной: эстонцы снимают быт чеченской деревни, трудно отходящей от войны. “Уже темнеет” Ольги Кравец: французский фильм о том, как в российских семьях близкие переживают разлуку с узниками, осужденными по политическим мотивам. “Икона” Войцеха Касперского: поляк показывает жизнь сибирской психбольницы, ее пациентов и ее главврача. Ни то, ни другое, ни третье — не чернуха, а сочувственное, деликатное проникновение в сердцевину человеческих драм.
А что, русские режиссеры и продюсеры перестали ими интересоваться? Единственным новым полнометражным фильмом made in Russia, отобранным в программу IDFA, оказался “Роуд-муви” Дмитрия Калашникова (впрочем, и он сделан в копродукции с Белоруссией, Сербией, Хорватией и Боснией и Герцеговиной). Монтаж самых безумных и абсурдных ДТП, записанных видеорегистратором, выполнен лихо и производит сногсшибательное впечатление. Персонажи этого хеппенинга (или лайф-шоу) попадают в фантастические ситуации и выражают свои эмоции на адекватном им обсценном языке. И сам фильм — тоже своего рода прорыв к новым возможностям документального киноязыка. И тут уж никакой игры — только правда 24 кадра в секунду, как завещали документалистам Дзига Вертов и Жан-Люк Годар. Другое дело, что они сами нарушали свои заветы.
